Робин Хобб - Судьба Убийцы

- Кеттрикен, ты была здесь раньше. Мы оба знаем, как это закончится. Ты видишь волка за моей спиной. Я закончу его – теперь, когда Ночной волк снова со мной, все пойдет быстрее.

Я потянулся назад и положил ладонь на его лапу. Я чувствовал каждый ее палец, промежутки между ними, вспомнил, как там располагались когти. Я погладил гладко отполированный коготь – и почти ожидал, что волк в раздражении отдернет лапу, как всегда делал раньше.

Вечно ты дразнил меня, когда я пытался спать - трогал шерстинки между пальцами. Это было невыносимо щекотно.

Я позволил нашему общему воспоминанию погрузиться в камень. Какое-то время не было никого, кроме нас с ним. Я слышал, как Кеттрикен забрала кружку, а потом - ее тихие удаляющиеся шаги.

- Фитц, можешь ненадолго остановиться? Прекрати ваять, пока силы хоть немного не восстановятся.

В голосе Ланта звучала мольба. Я открыл глаза. Прошло время. Они соорудили укрытие надо мной и моим волком. Рядом горел костер, и шатер сохранял его тепло. Я почувствовал благодарность. Ночи в горах холодны. Они сидели полукругом с другой стороны костра. Я посмотрел на них: малышка Пчелка, мой конюх, ученица убийцы, бастард Чейда и моя королева. И Шут. Он был здесь, сидел на самой границе света. Наши глаза встретились, но он отвел взгляд. Как и Кеттрикен, он видел все это раньше. Я попытался донести это до остальных:

- Когда этому положено начало, прерваться невозможно. Я уже вложил огромную часть себя в волка, и с каждой толикой работы стану все более отстраненным – как когда-то Верити. Это дело полностью поглотит меня, как когда-то – его, – Я изо всех сил старался сосредоточиться на их взволнованных лицах. - Пчелка, пойми это сейчас, пока я все еще хозяин своему рассудку. Я сделаюсь далеким для тебя. В свое время отстраненная холодность Верити почти разбила Кеттрикен сердце. Но он никогда не прекращал любить ее. Он поместил любовь к ней в своего дракона, потому что не надеялся увидеть ее вновь. Эта любовь все еще здесь, в камне, и пребудет вечно. То же самое будет с моей любовью к вам. И с любовью волка к вам, - я посмотрел на Ланта, Спарк, и Пера. - Все, что я чувствую к каждому из вас, уйдет в камень.

Я поискал взглядом Шута, но он смотрел мимо меня, в темноту.

Пчелка сидела между Спарк и Пером. Ее волосы слегка отрасли, но длинными их назвать было нельзя. Золотые и кудрявые – мне никогда не доводилось видеть подобных волос. Кудри – от меня, цвет - от моей матери. Моя мать. Вложу ли я ее в камень? Да. Потому что она любила меня, пока мы жили вместе.

- Фитц?

- Да?

- Ты продолжаешь ускользать, – Кеттрикен смотрела на меня с беспокойством.

Пчелка утомилась и уснула у костра. Кто-то укрыл ее одеялом.

– Ты не наелся? Хочешь еще?

Я заглянул в тарелку, в ней лежала ложка. Во рту уже стоял вкус говяжьего супа.

- Да. Да, пожалуйста.

- А потом ты должен поспать. Мы все должны поспать.

- Первая стража – моя, – предложил Лант.

- Я составлю тебе компанию, – добавила Спарк.

Я прикончил суп, и кто-то забрал тарелку. Скоро я посплю. Но пока вкус хорошей еды все еще остается на языке, я вложу его в волка.

Незадолго до рассвета, я почувствовал, как кто-то потянул меня за рукав. В эту минуту я добавлял шероховатости на подушечки пальцев волка. Странно было придавать форму тому, чего я не мог ни увидеть, ни потрогать. Я взглянул вниз на Пчелку, которая сидела рядом, скрестив ноги. Перед ней была открытая книга, чернильница, кисточка и перо – всё аккуратно разложено.

- Пап, как-то мне снилось, что я сижу рядом с тобой, а ты рассказываешь мне истории о своем прошлом. Я хочу, чтобы это произошло сейчас, потому что, похоже, у тебя нет в запасе долгих лет на рассказы.

- Припоминаю, ты говорила мне об этом сне, – я оглядел карьер. – Не так я себе это представлял. Я думал, что буду стариком, слишком немощным, чтобы писать, и мы будем сидеть у камина, в уютной комнате, к тому времени прожив вместе долгую и чудесную жизнь. Эта та самая книга, которую я подарил тебе?

- Нет. Та отправилась на дно бухты Клерреса, когда Совершенный стал драконами и мы все упали в воду. Это новая. Тот, кого ты называешь Шутом, дал ее мне, вместе с книгой для записи снов. Ту он читает и пытается помочь мне понимать их. Но эта… Он объяснил, что ты должен все свои воспоминания вложить в твоего волка, чтобы он смог стать каменным волком, как Верити стал каменным драконом. Но пока ты помещаешь воспоминания в него, я могла бы записывать их, если ты будешь говорить о них вслух. Чтобы у меня осталось от тебя хотя бы это.

- О чем же мне тебе рассказать? – было тяжело оставаться сосредоточенным на ней. Мой волк ждал меня.

- Обо всём. О том, что ты мог бы рассказать мне, пока я расту. Какое твое первое воспоминание?

Обо всём я мог бы рассказать ей, будь мне суждено пожить подольше. Боль свежей раны. Может, это воспоминание о будущем, которого у нас никогда не будет? Я подумал над ее вопросом.

- Первое мое четкое воспоминание? Знаю, у меня есть более старые воспоминания, но я спрятал их от себя очень давно, – я сделал глубокий вдох, снова пряча подальше воспоминания. Вкладывая боль и радость глубоко в камень. – Я промок насквозь под дождем. День был холодным и промозглым. Рука, держащая мою - твердой и мозолистой. Хватка была безжалостной, но не злой. Булыжник был скользким, и эта хватка удерживала меня от падения, когда я поскальзывался. Но она также не давала мне развернуться и побежать назад к матери.

Пчелка окунула перо в чернила и начала быстро писать. Я не могу сказать, записывала ли она мои слова в точности, потому что когда я начал вкладывать воспоминания в волка, меня все меньше и меньше волновали ее записи.

Наступил рассвет. По моим указаниям Лант и Пер сходили к ручью и вернулись обратно с рыбой. Был хлеб, чтобы ее заедать, было сало, на котором можно ее пожарить. Я почувствовал, как силы возвращаются ко мне, когда тело, наконец, начало получать питание, необходимое для восполнения урона от паразитов и для работы над волком. Было кому ловить рыбу и приносить дрова для костра, так что мне больше не нужно было отвлекаться. Весьма любезно с их стороны, и мне даже удалось сказать им об этом, но чем больше я занимался своим волком, тем большей сосредоточенности он требовал, и тем меньше меня заботил кто-либо из них.

Я знал, что со мной происходит. Не в первый раз я вливал свои воспоминания в дракона. Десятки лет назад я взял свою боль от потери Молли и влил ее в Девушку-на-драконе. Отдав эту боль камню, я сделался в каком-то смысле нечувствительным, что было похоже на облегчение, но существовала и темная сторона этого забытья. Я встречал людей, которые заглушали свою боль крепкими напитками, или Дымом, или травками – и всегда такое обезболивание разрушало их связь с миром. Лишало их чего-то человеческого. То же самое было со мной.