Робин Хобб - Судьба Убийцы

– Благодарю, леди Элис. Я сделаю.

– Ах, леди Элис! – ее щеки стали розовыми, и она рассмеялась. – Я не леди уже много лет! Я просто Элис. Если я забуду обратиться к вам как к знатным людям, вы должны извинить меня. Боюсь, мои бингтаунские манеры исчезли после почти двух десятков лет на реке.

Мы засмеялись и заверили ее, что нам это было бы удобно. И это действительно было так. Я чувствовал себя более спокойно на Смоляном, чем в городе драконов.

Открытая дверь впустила порыв речного ветра и захлопнулась за ней. Мы были предоставлены сами себе, и я услышал, как Янтарь вздохнула с облегчением.

– Вы думаете, они будут возражать, если я пойду на палубу и осмотрюсь? – спросил Пер задумчиво. – Я хотел бы увидеть, как работает румпель.

– Иди, – сказал я. – Они скажут, если будешь мешать, и если прикажут пошевеливаться - делай это быстро. Возможно, они найдут для тебя какую-нибудь работу.

Лант развернулся вслед за юношей:

– Я присмотрю за ним. Я тоже хотел бы осмотреться. Я был на рыбалке с друзьями в заливе Баккипа, но на реке – никогда, не говоря уж о такой большой и быстрой.

– Ты еще хочешь чаю? – спросила Спарк, так как чайник начал закипать.

– Скорее всего. Думаю, там довольно холодно, ветер и все такое.

И снова ветер хлопнул дверью, когда они уходили.

– Какой странной маленькой семьей мы стали, – Янтарь наблюдала, как Спарк снимала прекрасный котелок для чая цвета морской волны. Она улыбнулась и добавила: – Мне никакого чая. Я довольна кофе. Прошло много лет с тех пор, как у меня был хороший кофе.

– Если это «хороший» кофе, я боюсь представить, какой же тогда плохой, – сказал я, сделав то же самое, что и Элис ранее, вылив содержимое чашки обратно в большой черный горшок на плите. Я ждал, когда заварится чай.

Мы легко приспособились к жизни на корабле и вошли в новый ритм наших дней. Экипаж с радостью принял Персиверанса, и ему давали небольшие задания. Когда парнишка не изучал узлы с Беллин, большой и почти безмолвной женщиной, которая управлялась с палубным шестом не хуже любого мужчины, его ставили на полировку, шлифовку, смазку и чистку. Он был, как рыба в воде, и однажды сказал, что если бы не присягнул мне, то был бы счастлив стать юнгой. Я почувствовал укол ревности, но также и облегчение, видя его занятым и счастливым.

Мотли присоединилась к нам, как только Смоляной отчалил от Кельсингры. Ворона быстро справилась с настороженностью и шокировала всех нас, взгромоздившись на носовую балку. В первый раз пронзительно крикнув: «Смоляной! Смоляной!», – она завоевала сердце экипажа и заставила Персиверанса лучиться гордостью.

Она с радостью оставалась на барже, если погода была ветреной. С удовольствием каталась на Пере, когда он выполнял свои обязанности, но стоило леди Янтарь выйти на палубу, Мотли перелетала к ней. Ворона научилась хихикать и обладала сверхъестественной способностью смеяться в нужный момент. Ее дар мимикрии стал подозрительно силен, но всякий раз, когда я тянулся к ней Уитом, то обнаруживал только мягкое туманное существо, которое горделиво не было заинтересовано в создании связи.

- Как много ты понимаешь? – спросил я однажды у нее.

Она вскинула голову на меня, встретила мой взгляд и спросила:

- Как много ТЫ понимаешь? - и с хихиканьем она полетела вниз по реке, опережая Смоляной.

Путешествие на борту судна бывает либо скучным, либо пугающим. На Смоляном я был рад скуке. Чем дальше от города, тем меньше поток Скилла давил на мои стены. Каждую ночь рулевой направлял нас к месту причала у берега реки. Иногда там был пляж, и мы могли сойти на сушу, но часто нас подводили к деревьям со змеевидными корнями. На третий день река сузилась и углубилась, и течение стало намного сильнее. Лес сомкнулся, и больше не было видно настоящего горизонта. Берега реки теперь были сплошными стенами деревьев с торчащими корнями, и ночью мы пришвартовывались к ним. Начался дождь и не прекращался. Мотли переселилась на камбуз. Я передвигался между нашей тесной каютой и полным пара камбузом корабля. Моя одежда и постельные принадлежности всегда были слегка влажными.

Я старался проводить время с пользой. Янтарь предложила мне выучить Мерсен - старый язык Клерреса.

– Большинство людей будут говорить с вами на общем, но полезно знать, что они говорят друг другу, когда думают, что вы не можете понять их.

К моему удивлению, мои спутники присоединились. В долгие дождливые дни все мы теснились на койках, пока Янтарь обучала нас лексике и грамматике. Я всегда легко изучал языки, но Персиверанс превзошел меня. Ланту и Спарк давалось с трудом, но мы спешили. Я велел Ланту оказать помощь Персиверансу с буквами и цифрами. Ни одному из них эти задачи не пришлись по вкусу, но вместе они добились прогресса.

По вечерам, когда мы пришвартовывались, Лант, Спарк и Персиверанс вместе с командой играли в кости, карты и какие-то резные палочки. Через стол из рук в руки часто переходили воображаемые состояния.

Пока они играли, мы с Янтарь уединялись у нее в каюте. Я отважно игнорировал улыбки, которыми обменивались Лефтрин и Элис, когда позже я присоединялся к компании. Я хотел бы найти в этом юмор, но на самом деле чувствовал себя так, будто мучил Шута во время наших встреч наедине. Он хотел бы помочь, но жестокость, перенесенная им в Клерресе, мешала ему последовательно излагать свои воспоминания. Горечь историй, которые я вытаскивал из него, не вызывала желания копать глубже. И все же я знал, что должен. Я узнавал о Четырех по кусочкам и упоминаниям вскользь. Это было лучшее, что он мог мне предложить.

Единственной из Четырех, о ком я узнал подробно, была Капра. Капра, казалось, гордилась тем, что была старшей из Четырех. У нее были длинные серебряные волосы и синие одежды, украшенные жемчугом. Она казалась мягкой, доброй и мудрой. Она была его наставником, когда он впервые прибыл в Клеррес. В первые дни он ежедневно приглашался в ее комнату в башне, когда заканчивал свои уроки. Там они сидели вдвоем на полу перед огнем, и он записывал свои сны на толстую мягкую бумагу, желтую, как сердцевина маргаритки. Они вместе ели вкусные маленькие пирожные, экзотические фрукты и сыры. Она научила его пить вино крошечными глотками из маленьких кубков с золотой оправой и приучила к чаям. Иногда Капра приглашала туда акробатов и жонглеров, просто чтобы развлечь его, а когда он захотел присоединиться, стала учить его их навыкам. Капра хвалила его, и он расцвел в ее заботе. Когда она произносила его имя, Любимый, он верил, что именно это она и имела в виду. Он говорил о юности, которой я завидовал. Окружен заботой, восхвален, образован – мечта любого ребенка. Но все мы просыпаемся от снов.