Р. Бэккер - Тьма прежних времен

Теперь, когда он прозрел.

— Что ж, пусть будет так, — согласился Шеонанра, слегка поклонившись, как принято у умери, и, повернувшись к слуге, добавил: — Пригласи нашего… — он запнулся, как если бы Благая Онкис [9] Онкис — богиня надежды и стремлений, иногда изображаемая как предсказательница и владычица человеческих мыслей и побуждений. вдруг дала ему понять, сколь забавно использовать это слово в отношении того, кто ждет сейчас внизу, — нашего гостя.

С ясно написанным на лице ужасом юный раб стремглав бросился в сумрак ближайшего коридора. Шеонанра вновь почувствовал тяжелый, презрительный взгляд Титирги.

— О тебе частенько поговаривают в Умерау и Сауглише, — сказал тот в своей обычной манере скрывать за болтовней зловещие намеки, — говорят, у тебя глаза змеи.

Шеонанра слегка улыбнулся. Тщеславие считалось его самым известным недостатком. Когда-то он действительно был невероятно самодовольным…

— Да нет. Скорее, глаза пса. Собственно, как и у всех остальных.

Насколько все же наивным он был когда-то.

Это зовется Порогом. Узкая перемычка из металла, протянувшаяся высоко над Воздетым Рогом и образующая в структуре Преград нечто вроде подвесной террасы, возведенной ишроями былого над величайшей святыней своих нечестивых врагов. Он с трудом замечает нелюдя, сидящего на самом верху, на краю пропасти, где воздух настолько разрежен, что кто-либо, сложенный более плотно, уже не смог бы дышать. Безумца, ждущего душу более цельную, чем его собственная, душу, что сможет, наконец, сорвать необоримую пелену.

— То, что сотворил Ремесленник… — говорит ему Шеонанра.

— Прорвать невозможно…

Великий магистр Мангаэкки кивает.

— Да… Но только в том случае, если смотреть на Преграды, как на нечто такое, что необходимо прорвать.

Глаза нелюдя подобны колодцу, полному слез.

— О чем ты говоришь?

— Есть двери, которые не следует ломать грубой силой.

Слуга появился вновь, бледный, с выпученными от ужаса глазами. Дергающаяся, шатающаяся тень пала на порог позади него, ее движения изломаны, будто принадлежит она хромцу, не способному переступать с ноги на ногу. В последний момент Шеонанра обернулся, чтобы вглядеться в могучее лицо Титирги.

И увидел, как его острый взгляд тускнеет, становясь взглядом не воина, но скорее мудрого старца, придавленного неизбежностью ужасающего будущего. Сколько лет беспокойства и утомляющей слежки, сколько месяцев борьбы в Совете, взбудораженном одной только возможностью чего-то подобного…

И резкий запах пота и гниющей рыбы просачивается в зал.

Все замерли недвижимо. Гнетущую тишину нарушали странные звуки — что-то жидкое, сочащееся. Хлюпанье стекающей слизи и дрожание влажных мембран. Хотя не было сказано ни слова, Шеонанра отчетливо видел мысли героя-мага.

Правда. Все ужасные слухи были правдой.

Пряча улыбку, Шеонанра повернулся к вошедшему, греясь в древней славе его нечестивого облика. В свое время он рыдал от счастья, обнаружив его и его брата, поскольку знал, что только они могут помочь объяснить весь тот ужас, что ему довелось узреть.

Тварь была, по своему обыкновению, обнажена, ее сложенные крылья устрашающе нависали над массивным черепом, который был бы слишком громоздким, если бы не представлял собой далеко выступающий узкий, изогнутый гребень, в основании расщепленный, подобно устричной раковине, откуда, свисая, выступало соразмерное телу лицо, пугающее своим отсутствующим выражением.

Ноздри, подобные зияющим прорезям, глазницы, затянутые клочьями белого мяса.

Рот же заполняло второе лицо, выраставшее прямо из сплавленных с ним крокодильих челюстей. Вторые глаза этого невозможного создания рассматривали героя-мага с вожделеющим ожиданием. Вторые губы растянулись в усмешке, обнажая торчащие гвозди зубов. Сияние пламенеющих треножников скользило по твари белыми, желтыми и багровыми отсветами, однако прозрачность его кожи была лишена всякого цвета и исполнена бледности создания, извлеченного из немыслимых глубин. И хотя стоя он был лишь наполовину выше рослого человека, он казался настоящим гигантом: из-за огромных крыльев, из-за невероятной сутулости и явственной мощи твердых как камень мышц.

Шеонанра почувствовал пробирающее до дрожи влечение, обещание, таящееся в сладостном объятии этих неодолимых крыльев и рук. Его возбуждение нарастало, отвечая томительному желанию ощутить… упоение!

Ауранг… Легендарный инхорой. Тварь, явившаяся из страшных сказок и детских кошмаров.

Его любовник.

— Он несет Метку столь же глубокую, как у квуйя, — услышал Шеонанра голос Титирги позади себя.

Великий магистр Мангаэкки обернулся к своему ненавистному врагу, растаптывая угли так некстати вспыхнувшей страсти.

— Именно поэтому ты ожидал меня, не так ли? — Титирга странно склоняется, уподобляясь кунороям, словно гнев и жажда убийства, пылающие внутри, корежат и гнут его, вырываясь наружу. — Ты полагаешь, что, объединившись, вы сможете противостоять мне?

Шеонанра понимал, что это не уловка, что Титирга может без малейших колебаний излить свою невообразимую ярость на эту обитель. Он слышал рассказы о нем — да все слышали. Титирга Миталара — Дарующий Милосердие называли его, иронизируя по поводу его абсолютной беспощадности в сражениях, готовности к тотальному истреблению своих врагов. Он был самым могучим Воспевающим из когда-либо рожденных. И, если верить Кетъингире, сильнейшим колдуном своей эпохи. Ни один из ныне живущих квуйя не мог сравниться с ним по чистоте колдовских Напевов. Даже его Метка была особенной, как бы приглушенной — будто он мог резать онту , не оставляя шрамов. И сейчас, просто приглядевшись к нему, можно было легко заметить эти отличия — некую странность, неявность и размытость его Клейма, свидетельствующего о преступлениях против Сущего.

Принципиальное отличие. Угроза.

Поговаривали, что он, наивное дитя, даже не подозревал о своих способностях, когда сам Ношаинрау отыскал его, побирающегося на улицах. Что, творя колдовские Напевы, он впадает в безумие. Что произнесенные им Слова способны менять Сущее так, как ничьи больше.

Шеонанра дал знак слуге разливать сере [10] Разновидность дымного виски, изготовленного из солода, подкопченного на тлеющем торфе. , причем недоумок со страху чуть не разбил всю посуду.

— Противостоять тебе? — ответил великий магистр Мангаэкки, откровенно лицемеря. — У нас вроде бы мир. Даже Скинтия сидит тихо [11] Это не соответствует действительности. Аулюнау Кава-Имвуллар был вынужден платить скинтийским племенам белых норсираев дань, точные размеры которой неизвестны, однако совершенно очевидно, что она была достаточно велика, чтобы на протяжении длительного времени наносить кондийскому Умерау весьма заметный ущерб. . Всевеликий король присматривает за Умерау.