Р. Бэккер - Тьма прежних времен

Это явная дерзость.

— Другие Голоса должны дозволить тебе говорить, — быстро сказал Шеонанра, обернувшись к созданию и бросая ему гневный, предупреждающий взгляд.

Но Ауранг лишь продолжал изучающе разглядывать Титиргу — неуместная провокация, весьма нервировавшая Шеонанру.

— Разве ты не боишься Проклятия?

Внимательный взгляд героя-мага.

— Нелюди… — ровно произнес он. — Они научили нас, как прятать наши Голоса от Той Стороны. Как избежать ее опасностей и достичь забвения.

Сияющие глаза, подобные выгнутым пузырям, наполненным чернилами. В каждом отражается пламя треножников. Вдоль шеи слегка шевелятся жабры.

— Ты поклоняешься пространствам между богами?

— Да.

Тонкий, скрежещущий визг, подобный отдаленным детским крикам, принесенным ветром. Смех инхороя.

— Да ты уже сейчас проклят. Вы все прокляты.

— Это ты так говоришь.

Глухое ворчание где-то в груди инхороя. На пол капает слизь.

— Так говорит Обратный Огонь.

Вспышка ужаса. Нутро Шеонанры скрутил резкий спазм. Он не мог поверить, что инхорой осмелился вслух именовать источник их знаний и кошмаров. Ксир’киримакра. Обратный Огонь. Уняв сердцебиение, он отделил себя от своих страхов, сосредоточившись на том, что, казалось, сейчас имело значение. Что? Неужели Ауранг пытается привлечь на их путь магистра Сохонка? Неужели он не видит, что Титирга совсем не похож на своих страдающих, вечно мучающихся вопросами соперников из Мангаэкки, что Шеонанре самой судьбой было предначертано прийти в объятия Святого Консульта?

Напрасные вопросы. Суета. Они отпали так же быстро, как Онкис вплела их в его мысли — столь мимолетным, малозначительным было беспокойство, породившее их. Только одно-единственное во всем мире было теперь по-настоящему важно — то, что ему довелось увидеть…

Проклятие.

Пережитое им дробилось на тысячу обрывочных видений, и в каждом его бесконечно рвут когтями, жгут, опаляют, обгладывают кости… Мучения. Страдания. Ужас. Срам. Жуткие, переходящие в визг вопли, заполняющие собой всю его память, бесчисленные, но в то же время различимые по отдельности — стоны, хрипы, звуки рвоты. Каждая мельчайшая его частичка, бьющаяся в непрерывной, невообразимой агонии. Чувство тяжелейшей утраты, заставляющее рыдать, выть, выцарапывать себе глаза… которые вновь и вновь отрастают в глазницах, чтобы опять свидетельствовать, как его продолжают жечь, шпарить, рвать на части…

То, что он увидел, заставляло неметь, повергало в прах сознание, испепеляло ум, и, тем не менее, всегда, каждое мгновение оставалось с ним, если не терзая его сердце, то спускаясь куда-то ниже, становясь бездонной дырой, что вечно грызла его нутро. Ужас столь глубокий, столь неизменный, настолько чистый, что все прочие страхи уходят, растворяясь без остатка. Ужас, превратившийся в подлинный дар, ибо непоколебимое спокойствие и решимость следуют за ним.

Они, Мангаэкка, имели гипотезу. И начали экспериментировать. Они брали пленников и приносили им все возможные муки сразу, и все ради крайне недостоверного результата, ради скудных крупиц сведений об аде. Вырывали людям ногти, одновременно раздавливая гениталии, тут же жгли их огнем, убивали их детей, насиловали жен, душили матерей, ослепляли отцов. Они приносили невинным совершенно невероятные, безумные мучения, но обнаружили в себе абсолютную непроницаемость, полное отсутствие раскаяния. Некоторые даже смеялись.

Да и что такое все земные муки в сравнении с тем, что ожидало их самих? Ничто. Лишь видимость. Чуть больше, чем пустышка, безделица, лежащая на пути монументальной поступи грядущего кошмара. Невежественные глупцы этот Сохонк. В том, что касается их душ, их Голосов, они живут, опираясь на веру, даже хуже — на какую-то закостенелую глупость. Они жаждут колдовской силы, соблазняясь той мощью и возможностями, что она дает. А Голос… что ж, это дело далекого будущего, в то время как подлинное могущество в их руках прямо сейчас.

Но всем уготован скрежет зубовный. Всех ждет огонь неугасимый. Достаточно просто умереть, чтобы понять это.

— Так вот каков источник твоего безумия, — произнес Титирга, — Обратный Огонь.

Шеонанра, содрогнувшись, прикрыл глаза.

— Значит, ты знаешь о нем, — сказал он, глубоко вздохнув.

— Ниль’гиккас предупреждал меня. Да.

— Он рассказал тебе о Трех? Тех, что взошли в Золотые Палаты Силева Суда во времена Бичевания Ковчега?

— В основании Воздетого Рога… Да.

— Тогда тебе должно быть известно, что с ними произошло.

Порыв сквозняка скользнул по залу, освежая застоявшийся воздух. Вплетенный в бороду героя-мага младенческий череп, на котором, колеблясь, играли отблески пламенеющих треножников, казалось, усмехался. Шеонанру беспокоила полная неподвижность своего противника, не сошедшего с места с тех пор, как они ступили под своды Ашинны. Титирга всегда производил впечатление, будто он вырезан из прочного дуба, но сейчас, когда он стоял, переводя тяжелый взор с человека на инхороя и обратно, казалось, что он и вовсе высечен из камня. Сама несокрушимость.

— Мин-Уройкас пал, — ответил герой-маг, — ишрои, как и квуйя, тщетно пытались уничтожить Ковчег. Они узнали о Золотых Палатах и Обратн…

— От Нин-Джанджина, — неожиданно для себя самого прервал его Шеонанра. Зачем? Зачем повторять это имя? Кое о чем не стоит вспоминать, не стоит говорить…

— Да, от Нин-Джанджина, — повторил Титирга, и какое-то не вполне понятное чувство отразилось в его глазах, — и поскольку они знали, Ниль’гиккас избрал Троих, которым повелел войти туда. Двоих прославленных своей отвагой ишроев — Миссарикса и Ранидиля — и одного квуйя… — он запнулся, как будто бы ненависть сжимала ему зубы и приходилось прилагать усилия, чтобы протолкнуть сквозь них это имя, — … Кетъингиру.

Шеонанра, хихикая, обернулся к инхорою.

— Он знает! — в его искаженном голосе сквозило какое-то подобие безумия. — Он знает!

— Я знаю только то, что сказал мне Ниль’гиккас. Храбрецы Миссарикс и Ранидиль вернулись, визжа от ужаса…

Да. Шеонанра тоже визжал… какое-то время. И рыдал как дитя.

— …И Кетъингира дал своему королю совет — убить их обоих.

Лающий смех.

— Он сказал тебе, почему?

Пристальный взгляд.

— Потому что им больше нельзя было доверять. Они были околдованы… Одержимы.

— Нет! — услышал Шеонанра собственный вопль. — Нет!

Он ли это — мотающий головой, как вол, которого донимают мухи, заламывающий руки, как старуха на похоронах.

— Потому что они узрели Истину!

Титирга взирал на него с нескрываемым отвращением.

— Именно такую форму всегда и принимает одержимость. И тебе известно, что…

— Да нет же! — снова воскликнул Шеонанра. — Ниль’гиккас солгал тебе. Что еще ему было делать? Задумайся! Подумай, что за войну они тогда выиграли, только помысли, что они потеряли! Нелюди пожертвовали всем, что у них было, даже своими женами и дочерьми, чтобы одолеть инхороев. И что же они могли почувствовать, когда осознали, что все это время их врагов вела Истина?