Царство женщин. Сердце Аризеля (СИ)

Я чуть наклонилась, заглядывая в его тёмные глаза. Раб часто закивал и начал лепетать на имперском, а я спешно чиркать карандашом на обратной стороне листочка, записывая услышанное родными мне буквами. Вскоре раб замолк, а я, совершив планируемое, не знала, что мне делать теперь. Не будет ли подозрительно уйти так быстро?

Снова присела на край матраса, а раб пристроился рядом со мной, как и прежде не поднимая глаз. Мы просидели так некоторое время, пока тонкая рука не потянулась к моей обнажённой груди. Скорее всего, ему было просто любопытно. В благодарность за помощь я позволила коснуться и ощутить её мягкость.

Изумление всё сильнее покрывало юное лицо. Оказалось приятно увидеть искреннюю эмоцию у этого похожего на куклу создания. Он вопросительно посмотрел на меня, указав на место между ног. А потом указал на нечто свисающее у него между ног. Даже у любопытства должен был быть предел. Но здешний воздух странно действовал на рассудок, или сам раб действовал на меня?

Всё же я стянула и штаны, и бельё, обнажая волосатый лобок. Раб прикрыл рот ладонью, сквозь пальцы я заметила улыбку. Его пробило на смех. Мне отчаянно захотелось услышать его смех, если бы только я могла сказать «пожалуйста, смейся», но я не знала как и почувствовала себя глупой в своём прежней упрямой враждебности по отношению к Арчи.

Я коснулась поразительно длинных, вьющихся волос раба. Какие гладкие и блестящие они были и славно пахли, как и его, натёртая чем-то шея. Сама не заметила, как стала касаться хрупкого тела, осторожно, словно опасаясь, что оно рассыплется. Но, вдруг опомнившись, остановилась, отодвинувшись.

Раб схватил меня за руку и поднял её, направив в сторону своего мужского органа. Мне стало не по себе. Действительно ли он хотел, чтобы я касалась его тела или просто делал то, зачем и был предназначен? Большие тёмные глаза глядели в нетерпении. Не знаю почему, но я всё-таки сделала это. Быстрая реакция тела раба на мимолётное касание смутила меня.

Он обхватил мою шею руками, садясь на колени будто дитя, и его орган тёрся об мой живот. Я ощущала щекочущее дыхание на своей шее, но уже ни о чём не могла думать или просто рассуждать здраво. Может это место развращало людей или во мне самой было нечто, о чём я даже не подозревала?

Не зная, как это делали мужчины, действовала как привыкла, одновременно направляя тонкие пальцы раба вниз моего живота. Он действовал аккуратно и выглядел крайне взволнованным, считывая малейшее изменение моей реакции. Моя же рука запачкалась чем-то белым и липким. Щёки раба зарделись. А я поцеловала покрывшийся потом лоб.

Когда всё закончилось, в комнате вдруг посвежело, весь дым, здесь витавший, развеялся. Я одевалась, раздавленная виной за то, что сделала с этим незнакомым мне безымянным парнишкой. Он натянул свои полупрозрачные одежды обратно и снова улыбнулся, взглянув на меня большими печальными глазами. Мне хотелось верить в эту искренность на остром лице. Обнять за тонкие плечи и забрать из пропитанного пьянящим дымом и похотливым потом здания запертое здесь создание, что в следующий раз возляжет на матрасе с кем-то другим всего за пару серебряных монет.

Но я не могла этого сделать, я не могла сделать ничего. Нельзя просто менять чужие жизни, какими бы ужасными они нам не казались, если мы не ведали, чем это обернётся. И я, и остальные могли сгинуть уже завтра, уличённые на месте в своей истинной личности. А стыд за содеянное и нежелание, чтобы хоть кто-нибудь из подруг узнала о моей низости, гнали меня прочь из места, чьё название на имперском звучало не иначе как «бордель».

Я едва успела обменять последним взглядом с рабом, как он исчез за дверью, а когда вышла следом, в просторной комнате совсем никого не оказалось. На улице уже ожидал Арчи. Звон колокольчиков больно резанул по ушам, когда выходила.

― Ты долго, ― заметил парнишка. ― Всё хорошо? Прости, что заранее ни о чём не предупредил. Мой поход оказался безрезультатным. А твой?

Я вынула смятый листок, стараясь напустить на лицо свойственную мне невозмутимость, пока Арчи пробегал глазами по корявым написанным в спешке строчкам.

― Это уже кое-что. Твой раб видел женщин, и большинству из них проставили клеймо на лице.

― И?

Он посмотрел на меня:

― Это значит, что их отметили как «чёрных рабов», годных только для самой тяжёлой и грязной работы вроде каторжного труда на рудниках.

Я подумала, что не видела клейма на теле того раба. Наверное, оно располагалось на мало заметном для других месте.

― Правда, что у всех этих юных мужчин нет имён?

― Не мужчин, ― поправил Арчи. ― В Империи за мужчин считаются лишь воины, прочих зовут полумужами, а рабы не относятся ни к тем, ни к другим. У рабов нет ничего своего, в том числе и имени. Они полностью и без остатка принадлежат хозяину.

Кивнув, я не решилась больше расспрашивать, боясь показать излишнюю заинтересованность в жизни рабов, хотя меня волновала только одна из них. Этот запах, его запах, отпечатался на моём теле, напоминая о моменте, когда его искренность и тело принадлежали лишь мне одной. По непонятной причине я была уверена, что больше никому он так не улыбался.

Но размышления оборвали крики высыпавшей на улицу толпы.

― Пожар! Пожар! Горит пустой склад в западной части города!

В воздухе воняло гарью, что принёс ветер.

― Уже позвали кровопускателя? Он мигом затушит, ― уверенно заметил кто-то из толпы. Остальные дружно закивали, и не думая срываться с мест и что-то делать с внезапным бедствием.

― У меня дурное предчувствие, ― обеспокоенно проговорил Арчи. ― Нужно найти остальных.

Мы бросились бегом по улице, расталкивая всех на своём пути. Я обернулась напоследок, чтобы точно запечатлеть в памяти месторасположение борделя, встречающего посетителей переливчатым звоном связки медных колокольчиков.

Примечание:безымянный раб, бывший с Ром, является восемнадцатилетним, но в силу некоторых особенностей выглядит на несколько лет моложе. Об этом будет упоминаться в дальнейшем.

Глава 12. Цена свободы

В допросной пахло плесенью, сквозь решётку просачивались косые капли дождя, лившего с самого утра, а может и с самой ночи. Каменная кладка выглядела свеженькой, это здание выстроили не так давно, но уютно в его помещениях не было никогда. Да и бывало ли уютно в стенах тюрьмы?

Весь зад стал квадратным, пока я сидел на жёстком стуле с прямой спинкой, прикованный цепью к кольцу, торчащему из пола, и рассматривал плесневелые потёки у решётчатого окна. Воображение рисовало образ несчастного безымянного раба Олли Мота, чьи воспалённые и печальные глаза смотрели на меня с этих стен. Требовательно урчал желудок, а горло наполняла лишь влага, витающая в воздухе. Правое плечо болело от удара, который ему пришлось вчера выдержать. И это ещё ничего, если бы не громадный синяк, пятном проступивший на коже, но всяко лучше кровоточащей раны.