Владимир Калашников - Ослеплённый разочарованием

И воины стальным валом бросились с верхушки холма, в первую же секунду боя начисто сметя первые восемь шеренг врагов, потом смешались с противником и стали неистово рубиться с ним.

Страшным ударом маг рассёк врага по линии пояса, и ударом топорища плашмя отбросил верхнюю половинку в ряды нападающих — пускай трепещут зная, что подобная участь и их не минует!

Маг поперхнулся кровью: стрела аколита оказавшись в нижней точке крутой дуги поразила незащищённый металлом участок кожи под ухом. Вонзилась в тело на три ладони, пройдя параллельно позвоночнику и трахее, оказавшись внутри пищевода. Старик зашатался; взялся рукой за древко стрелы и потянул на себя. Внутри груди его что-то звонко оборвалось; Варкраг понял, что наконечник расщепился и разрывает внутренние ткани. Понял и колдун, с улыбкой отпустил стрелу и обеими руками поднял враз потяжелевший топор. Напряг израненное горло и делая трудные шаги вперёд, запел:

Колдун подставил секиру под удар адепта, резким рывком сцепил загогулину на оконечности вытянутого лунообразного лезвия с мечом врага и вращением рукояти в ладонях вырвал у него оружие. Не переставая при этом петь. Противовращением секиры стесал солдату Ках-Норра лицо.

Шеренги «Стальных Скорпионов» обтекали их; мага, замедлявшего поступь, и Варкрага, готового подхватить качающегося волшебника. Теснили серохламидников обратно к частоколу.

— Я спел свою песню до конца… — пробормотал старик, опускаясь на залитую кровью землю. — Похоже, мне пора отправляться обратно на Небесный Престол…

— Так ты… Ты… Вофдаж?

— Да… — прохрипел колдун.

Воевода ошарашено сидел, не зная, что делать: броситься в ноги богу, либо сразу заколоть себя в ритуальном самоубийстве.

— Да нет… Пошутил я… Пошутил… — закаркал чародей, выплёвывая вместе со смехом сгустки крови. — Я всего лишь одна из инкарнаций Владетеля Небесного Престола… Я оставлю вам кое-что на прощание, — проговорил чародей. — Увидишь утром. Оно продержится до вечера, ночью рассеется… Мне пора… Я слишком долго ходил по земле… И научился-таки шутить…

— Погоди, Вофдаж! Как же мы без тебя? — закричал воевода, держа голову чародея на руках.

Клич солдата брошен был небу, безразличному и бесконечному; небу, в которое вперил взгляд мёртвых глаз маг.

— Мы сожжём его со всеми почестями! — командир «Пауков» шагнул к ним и опустился на одно колено, желая закрыть умершему старику глаза. Но Варкраг с яростью оттолкнул его руку.

— Он на всё смотрел без страха. Так что ему смерть? Да и не подвластен он ей… — странно рассмеялся воевода. — И пусть жар от костра достигнет небес!

Плотной стеной войска обступили курган, обнесённый частоколом.

Адепты не торопились начинать последний штурм, хотя палисад во многих местах был проломлен; солдаты Обители не спешили, потому как знали, что людям, укрывшимся на холме, не вырваться из окружения. Понимали это и три тысячи воинов. Противостоять двадцати тысячам аколитов Ках-Норра им не под силу.

Ополченцы Уруг-Карра нанесли боевую раскраску ножом на лице, согласно древним традициям воинов-смертников, другие в ожесточении срывали с себя доспехи и бросали во врагов, затем прыгали в их ряды с частокола. Только регулярные «Стальные» сохранили трезвость ума, только они всё ещё верили в своего предводителя…

…Измученный битвой, продолжавшейся много дней подряд, седобородый витязь вбил в плотную, утоптанную сотнями ног землю копьё и привязал к оголовку факел. Облил тело воина, лежащее на мраморной плите, кровью планеты из глиняного сосуда. Облил и слабое существо, прижимающееся к плечу распростёртого на алтаре воителя. Со стороны казалось, что человек спал, — это было не так. Но и мёртв он точно не был — грудь под бронёй мерно вздымалась. Только глаза, — открытые глаза, — выдавали его. Уставший витязь помнил, какую чёрную засасывающую пустоту он разглядел в центре зраков воителя, когда случайно заглянул туда. Когда враги прорвутся к вершине кургана, он подожжёт масло…

— Пожалуйста, очнись… Я… Я люблю тебя… Я обменяла тебя на вечную жизнь, — кто не согласился бы? — но тысячу раз я пожалела о содеянном потом, там, в стенах Ках-Норра. Но я обманула жрецов, не хотела, чтобы ты достался им живым, и вместе со снотворным подсыпала тебе яд. В ответ и они обманули меня, даровав бессмертие только в пределах камеры подземелья Обители. Ты же выжил, но потерял память. Тысячу лет выводилась отрава из твоего тела, и когда её последние капли покинули плоть твою, о мой владыка, ты прозрел и покинул сумерки разума. Я умоляю: очнись! Очнись, хотя бы для того, чтобы разгромить врагов. Хотя бы для того, чтобы наказать меня смертью… Я люблю тебя…

— Я тысячу лет не переставал тебя любить… Я люблю тебя…

…На вершине холма на гранитной плите поднялся высокий воин в блестящих доспехах, взял в руку древко штандарта, стоящего рядом. Другой рукой гладил голову девушки, сидящей у его ног на земле, обхватив его колени. И седобородый витязь, изумлённо воззрился на восставшего из-за края сумасшествия и комы полководца — не ожидал такого.

И громкий весёлый голос пронзил застоявшийся воздух, заставив затрепетать струйки кровавых испарений, тянувшиеся в небеса.

— Эй, насекомые! Вы позволите сандалиям жрецов растоптать себя?

…А высоко в небе над сражающимися зависло исполинское лицо чародея, щерящееся в недоброй улыбке врагам…