Елена Кисель - Аид, любимец Судьбы (СИ)

«Это не я».

Крика больше не было, но пересохшие губы двигались, пытаясь привнести в неизменную сказку хоть что-нибудь свое.

Подумаешь – был какой-то там Повелитель Времени Крон. И жена у него была. И родился у них какой-то мальчик – мне-то что?

«На свет появился мальчик с волосами чернее смоли и глазами, впитавшими темноту ночного неба. И тогда Крон приказал принести младенца ему…»

И принесли. Какого-то там мальчика. Не меня – слышите?! Этот Крон приказал – он зараза, вот и приказал, – а его глупая жена все выполнила и принесла ему того младенца, а я тут совсем ни при чем, это он, это не я…

Сказка обрывается рыданиями, долетающими приглушенно – из памяти. Плач женщины настойчиво мешается с младенческим ревом, переходящим в разрывающий грудь крик.

Мальчик кричал, словно стремясь разорвать окутавшую его душную тьму, и секунды-годы мешались со столетиями-мигами. Потом кричать запретило распухшее горло. Тогда он встал и побрел. А может, пополз – сквозь густую тьму, раздвигая ее плечами и грудью. Ползти было нужно, потому что лежать наскучило.

Мальчик полз, пока детские пальцы не ощутили, как тьма и безвременье под ними уплотняются. Обжигающая глухота и пустота сгустились в слизкую, жилистую преграду – стену темницы.

«Хочешь услышать сказку, мой маленький?»

– Нет. Нет-нет-нет. Уходи. Замолчи. Все равно это не я, это не меня, это…

«Вначале был только великий Хаос…»

Великий Хаос, потом Уран и Гея, потом Крон и Рея, потом мальчик с черными глазами и волосами – тот, который не я…

Голос всегда один – усталый, тихий, ласковый. Пахнущие молоком пальцы трогают лоб одинаково бережно. Иногда выступают из тьмы руки, или хлещущее пенными бурунами море, или гневно-фиолетовый Уран-Небо над головой…

Потом появится и заслонит все бездонная глотка – перед тем, как темнота моей памяти перемешается с темнотой вокруг.

Моей памяти. Не его.

«…на свет появился мальчик с волосами чернее смоли и глазами, впитавшими темноту ночного неба. И тогда Крон приказал принести младенца ему…»»

Вздрагиваютдетские губы, освобождая скопившийся звук: стон-вздох-всхлип – все вместе…

«Это… я?!»

Да, это я.

***

Сожрал, значит, стервец.

Как есть – сожрал. И задумываться не стал особо. Как будто я, скажем, финик. Или ягненок.

Спасибо, папочка, век не забуду!

Главное, наследника. Первенца. Обидно до… с чем сравнить-то, когда вокруг – тьма и папашкина утроба.

Тут даже времени нет.

Он повелевает временем, это верно, но внутри него оно перемешивается, спутывается: секунды-годы, столетия – миги… И в моей темнице – душном, темном, огненно-жарком мешке – ничто не указывает на то, сколько я тут просидел… пролежал… простоял…

Крон, сын Урана, Хаос тебе в печенку! Готовься к бескрайнему, вселенскому несварению желудка.

Ярость взметнула на ноги – оказывается, сидел – бросила плечом на одну упруго-горячую стену, на другую.

– Ик, – неуверенно и басовито раздалось откуда-то вовне.

Во второй раз разбег был больше, а удар – сильнее.

– Ик…

После третьего раза что-то вовне проревело, что у меня отвратный характер.Или после четверного?

От напряжения взвизгнули мышцы, боль хлестнула волной, задавила ярость, но я продолжал метаться и биться, биться и метаться…

Потом падал в полузабытье (полностью забыться не удавалось никогда), но приходила ярость, толкала, поднимала на ноги – и я вставал и бросался, падал и вставал опять…

– Ты упрямый, маленький Кронид[3].

Наверное, это сказал я. Здесь же все равно больше никого нет. Правда, с собой я пока не пытался разговаривать – чего доброго, с собой и поссоришься.

– Ага. Еще у меня характер скверный.

Смешок взрезал темноту, как зарница – небо. Я помню зарницы. Уран-небо разбрасывал их, когда мать несла меня, недавно родившегося, к отцу – на пир, которым он отметил появление наследника.

Главным блюдом выступил наследник.

– Раскаленный металл перестает вспыхивать – и иногда становится крепче камня … – голос задумчив и… не мой. Откуда младенцу, который не успел прожить и дня, знать о металле?

В памяти – только сказка, касания рук, море, небо, пасть…

– Ты кто?

– А ты сам-то на такой вопрос ответишь?

Очень даже отвечу. Я вроде бы – мальчик и сын Крона Криводушного, который – зараза. И у меня еще характер скверный.

– Имя у тебя есть?

– Много имен. Но обычно меня зовут: Ананка. Ананка-Судьба.

Повеяло холодком среди обжигающих стен батюшкиной утробы.

«Ананка-Судьба, рожденная из Хаоса прежде всех», – услужливо подсказала память голосом матери.

– Зачем пришла?

– Посмотреть на тебя.

– Что? Посмотрела?

– А я тебя не вижу. Тут же темно, хоть глаз выколи – вот тебя и не увидеть. Аид-невидимка[4].

И засмеялась, но необидно, а весело. Аж самому засмеяться захотелось. Попробовал…

Забыл. Или все-таки не умел?

– А как зовут тебя, маленький Кронид?

А никак меня не зовут. Мать мне имя придумать не успела, а отец и придумывать не стал. Крон, Повелитель Времени, натура практичная и свою стихию тратить не любит. Принесли – сожрал. По животу похлопал и подытожил – мол, хорошо пошел первенец.

Кажется, еще запил чем-то пахучим. Зараза.

– Никто меня не зовет. Меня некому звать. Ты зовешь: Аид-невидимка…

– А знаешь, почему я пришла?

– На меня посмотреть, только не видишь почему-то.

– Ну, тогда это честно, маленький Кронид. Ты ведь меня тоже не видишь.

– Другие видят?

– Очень немногие. И нечасто. Видеть свою Судьбу – это, знаешь ли, не всегда приятно .

Голос у нее невеселый. Как будто ее тоже во младенчестве сожрали. Или, например, ее колыбелью тоже стали тьма и безвременье.

– Значит, они тебя слышат?

– Слушать свою судьбу умеют еще более немногие, чем видеть ее …

– Почему?

– Потому что они слишком хотят все сделать по-своему. Слишком себялюбивы, чтобы слышать мой шепот. Слишком горды, чтобы следовать советам и искать окольные пути. Они умеют только бороться… как твой отец.

Помолчали. Безвременье вокруг смешивалось с тьмой, тьма душила безвременье. Им не надоедает быть частями единого целого.

– Значит, у него – тоже Судьба?

– У всех.

– И он хочет с тобой бороться?

– Не надо со мной бороться. Пожалуйста, не надо со мной бороться!! Мир еще так молод, а я уже так устала… с вами бороться, дураками. Побеждать. У меня ведь тоже – Судьба… предназначение.

– А что с тобой делать тогда? Любить? Поклоняться?!

– Нельзя любить то, что у тебя вечно за плечами. И поклоняться тому, о чем совсем не знаешь. Меня понимать надо. Понимать и принимать, какая я есть.

– Ну и что тогда? Ты станешь мягче, что ли?