Елена Кисель - Аид, любимец Судьбы (СИ)

Пока я не стал отличать и видеть – стены, стволы, поломанные кресла, искалеченные очаги, оскалы черепов…

Вот ее я не мог увидеть – а может, не хотел, даже когда навострился смотреть по-новому. А она уверяла, что не может увидеть меня – Аид-невидимка!

Интересно, чего это она со мной разговаривает?

– А тебе кроме меня и слушать-то некого , – и этот ее смешок, похожий на зарницу. Или не на зарницу, а мне просто сравнивать не с чем. – Пока что .

– Пока – что?

– Пока что , – посмаковала каждый звук, раскатила языком.

А сама мне еще говорила – попроси, мол, меня. Какой захочешь – такой стану. Интересно, если ее попросить не быть такой вредной – согласится?

– Что – старый гад еще кого-то проглотит?

Молчит, вредная. Наверное, к себе отправилась, на небеса. Ось мира вращать.

Вечно она так – бросит слово или два, а они потом в темноте вокруг летают, щекочут виски, тревожат. Вот и сейчас – сквозь тьму проступают ворохи тканей, оттенки, узоры – черное на черном, темно-красное на черном, мрачно-желтое на сером… А вокруг – отзвуки. Тревожные. Нехорошие.

« Пока что ».

В темноте и безвременье иногда были звуки.

Шелест крыльев – побольше и поменьше, – и чье-то невнятное рычание, и хныканье, а как-то раз послышалось что-то похожее на песенку. Знать бы, кто ходит по этим темницам, кроме меня и Ананки.

Время – ненасытная и неразборчивая тварь. Если уж заглотнет – попробуй, отбери…

***

Вихрь налетел неожиданно – со спины. Ударил шершаво и кожисто, не дав упасть до конца, надавил на грудь когтистой лапой, дыхнул жаром и гнилостью из разверстой пасти – и тьма была на его стороне, мельтешила в глазах, не давала рассмотреть противника…

– Последыш… – гнусно прошипело в лицо. – Узнаешь…

Узнавать не хотелось. Вскинулся, толкнул ногами наобум, крутнулся, плечо оцарапал о треклятый валун (вечно под ногами мешается!), вскочил, стиснув кулаки, впился глазами во тьму – где они там, оттенки?

Сгущаются оттенки. Рисуют угольно-серым силуэт высотой мне по грудь. Чешуя. Крылья. Огонечки глаз поблескивают – золотисто-желтые звезды, или звезды другого цвета?

Пасть – черно-красная – не закрывается, где ж тут закрыться, когда столько зубов. Не зубов даже – толстых, крепких игл.

Лапы – мощные, трехпалые, с кривыми когтями – словно от другого зверя. Черно-серебристая шерсть ощетинилась вдоль холки, на границе с чешуей.

Шипастый хвост.

Перетекают с места на место оттенки, во тьме стараются потеряться… И я перетекаю, сжав кулаки; движемся, словно в танце, описывая полукруг.

Я не видел таких тварей в своих снах.

Откуда здесь? Или тьма отцовской утробы таит больше секретов, чем кажется?

– Узнаешь… последыш…

К выпаду я был готов.

Ушел влево, пяткой проскользив по знакомой залысине, нырнул в тьму – родную колыбель, в крови вскипел азарт игры: ну, что ж ты, тварь? Поиграем?

Ага, поиграем, отозвался удар сзади и слева. В догонялки-разрывалки – валяй?

Двое.

От когтистой лапы над лицом увернулся, продлив падение; свистнул где-то в темноте хвост – по щеке потекло теплое. Рыкнуло у левого плеча: соткалась из серо-алых точек вторая тварь… или первая?

Уйти… уползти… отсидеться. Зарыться в ворох полуистлевших вонючих шкур, чтобы не учуяли. Забиться между валунов, в пыль, закопаться в кости и одеревеневшие ветки…

Давай, согласился третий вихрь, загораживая дорогу. Прячься, а мы поиграем.

В находилки-кусалки.

Или в травилки-удушилки.

Третья тварь была крупнее первых двух – голова выше моей. Вожак, – вспомнилось или придумалось слово.

– Боишшшшься?!

Шипение обдало лицо ветерком.

Я помню ветер. Он обдувал лицо, когда мать несла меня, едва родившегося…

Бледного золота из глаз на морде вожака стало больше, когда мои губы поползли в ответный оскал.

Куда более кровожадный.

– С чего б ?

Тьма налилась новыми оттенками, резче обозначила краски и предметы. Я не отводил взгляда от двух лун в глазах у твари передо мной, а четыре другие луны обступали с боков – плыли, крались, стелились. Подбирались на расстояние прыжка.

Прыжок – а потом игра: кому первому достанется добыча. Беззащитная добыча, которая побеспокоила Крона. Добыча, которую Крон приказал усмирить. Ничего, что бессмертен – не очень-то побуянишь, когда твое тело втроем рвут клыками.

Он замешкался, прежде чем броситься, – или я оказался настолько быстрее?

Тьма обняла, закружила, услужливо толкнула в руку что-то острое, источенное соками времени.

Мрак поддержал неокрепшую детскую руку, вцепившуюся в горло первой твари. Смешок Ананки сверкнул – направил лезвие в ладони. Брызнуло– горьким, едким, багрянец с жилками прочерни…

Мрак в глазах. Мрак – глаза.

Мрак – все и во всем, захочу – и стану новым его оттенком…

Это он – не я. Это он – и я…

Потом содрогнулась твердь под ногами, и закричал отец.

Смешно, он орал вовне так, будто рожать собрался, или словно в стену его утробы ударило что-то покрупнее меня, или будто кровь, толчками вытекающая из разодранного горла чудовища, пропекала ему желудок.

Второй гад был глуп: он решил кинуться на меня сверху, не понимая, что и там – тьма, что она окружает его, а значит – его окружаю я.

Хрустнула и прорвалась под пальцами перепонка. Лезвие, подвернувшееся под руку, потерялось, ничего, можно просто придавить коленом к скользкой, мягкой поверхности под ногами, стиснуть шею… не пальцами, нет. Обволакивать – со всех сторон. Проникать внутрь – с каждой попыткой сделать вздох. Убивать волей…

Когти бьющейся в агонии мерзости разодрали ногу от колена до ступни, ничего, здесь безвременье: рано или поздно, а прекратит трепыхаться… все, прекратила.Вожака почему-то не было: точно, я прикончил тех, что поменьше. Мрак вокруг ликовал, упоенный, не хотел отпускать – к чему, если вместе нам хорошо?

Уходило ощущение струящейся сквозь вены мощи, смолк крик отца, в висках отдался то ли звон, то ли шелест, и повеяло холодком…

Холод был не воображаемый.

– Бездарно дерешься.

Тьма не сгущалась, оставалась многоцветной и яркой, и я отчетливо видел его: он присел на один из валунов. Юноша – нет, еще мальчик с пронзительным, морозящим взглядом, перед которым отступила темнота.

Незыблемее скалы, на которой сидит.

– Чего?

– Ты бездарно дерешься.

Голос… свист клинка. Паузы между словами – замахи и выпады.

Мелькнул хвост третьей твари: вожак мчался куда подальше без оглядки, испуганно подвывая.

Хорошенькое дело. Мало этих зубастых, так тут еще какой-то приперся. Обзывается.

Упер руки в бока, подошел поближе, рассматривая живую статую на валуне. Это хорошо, что он сидит: у нас головы как раз на одном уровне…