Елена Кисель - Аид, любимец Судьбы (СИ)

Обегал меня – на панцире черной бронзы не очень-то отразишься.

Тело Офиотавра не желало гореть – хранило спокойствие и неподвижность внутри диковинного живого цветка. Тело хотело к матери-Земле, назад, туда, откуда вышло, и даже невыносимый жар костра не мог стереть с лица юного мертвеца вопрос.

«Почему вы так со мной?»

Боги не отвечали. Боги молчали.

Боги хоронили смертного.

«А потом, значит, они сами совершили сожжение. Но только окружили жертвенник своей силой… Почему? Что почему? Вас, дурных, уберечь хотели! Кто там знает, что бы началось, если бы они вдруг – к такой-то мощи…»

«О-о, хвала кроноборцу! О нас радеет…»

Пламя плясало в глазах – серых и карих. Тонуло в черных. Связывало троих хуже клятвы над бурей – одним преступлением.

Наконец вспыхнуло, победоносно взревело и рванулось к небесам, унося пепел единственного сына Геи, который никогда и ни в чем не был виноват.

После мягкий пепел осядет на землю – и она еще раз содрогнется, напоследок, и утром выступит слишком обильная роса…

– Вот ты мне, Аид, скажи, – хрипло вымолвил Посейдон, когда костер во внутреннем дворе дворца на Олимпе отгорел, – есть у меня еще время допиться до розовых кентавров перед последней битвой?

За спиной хмыкнул Зевс.

– Время найдется, – ответил он за меня. – А хмель тебя возьмет?

Кроноборец имел в виду последние новости о размерах и мощи армии отца.

Все, чего мы достигли за сто пятьдесят лет, выглядело ничтожными потугами. Укрепления – башенками, которые строил мальчишка в песке. Войска союзников, готовые прийти на помощь, – стадами блеющих овечек, рассеянными по долинам.

Впрочем, наши разведчики не всегда добирались до нужных рубежей, так что рассчитывать приходилось на молву да на богов ветров – сыновей Эола. Но эти легкомысленные мерзавцы никогда не бывали щедры на верные сведения.

И, однако, все сходились на одном: если Крон отбросит в сторону неуверенность и все же решит наступать – Олимп он слопает с хрустом, как хорошо приготовленный кус баранины.

– Так ведь тем более нужно пить, – с достоинством ответил Посейдон. В карих глазах Черногривого читалось твердое желание: опрокинуть сначала с десяток чаш нектара, потом вдвое больше – вина, а потом пойти на берег и долго орать песни в компании морских нереид, вызывая ревность у тихой и обиженной Амфитриты…

Когда у Жеребца бывало такое выражение лица – остановить его не смогли бы и все армии Крона.

Правда, напиться ему все равно не дали. Ата явилась в сопровождении брата – сухонького, желчного Мома-насмешника, прозванного Правдивым Ложью за великое почитание искусства давать мудрые советы, которые потом приводят к страшным последствиям. Не раз и не два этот божок пытался напроситься в союзники, а вот теперь явился вестником и речь расплескал диким медом, с самого приветствия:

– Радуйтесь, о могучие сыны Звездоглазой Реи и Крона Повелителя Времени! К твоим стопам припадаю, о великий Зевс, многократно опетый аэдами. Кланяюсь тебе, Посейдон, Земли Колебатель, чья слава вздымается выше гор! И тебе мой поклон, о Аид Беспощадный, ужас несущий врагам!

– Радуйся и ты, сын Ночи, – в голосе Зевса прозвучала неприкрытая ирония. – Что тебе нужно?

Желтоватое, со странно вывернутыми губами лицо Мома лучилось поддельным восторгом. В отличие от своей сестрицы Аты, он даже не пытался играть, находя особенную прелесть в том, чтобы выглядеть фальшиво.

– Моя мать, жена Эреба, Нюкта, приглашает посетить ее в ее дворце.

Всколыхнулось безмятежное небо внезапной чернотой – видно, пепел Офиотавра не желал опускаться вниз к матери-Гее. Желал полетать среди стад Нефелы, посмаковать свободу…

А казалось – на синь набросили темное покрывало.

«Скажи мне, малыш… когда я позову – ты откликнешься?»

– Когда она приглашает нас?

– Нынче днем, – Мом обнажил остренькие зубки. – В иное время вы можете ее не застать.

И тут же сменил тон – засюсюкал униженно:

– Но она понимает, да, она понимает, что великие сыновья Крона очень заняты. Война со Временем – это ведь так непросто! Великие сыновья Крона могут и не выкроить минутку – навестить старую богиню в ее уединении все втроем. Что ж, тогда – это мне мама сама передала! – тогда пусть у нее погостит хотя бы один. Тот, который хорошо знаком с ее сыновьями, –почтительный, но злобный смешок. – Тот, кого она когда-то познакомила со своей дочкой…

Ата кокетливо хихикнула, теребя выбившийся из высокой прически локон.

«…если я позову…»

– Передай почтенной Нюкте, что звать так громко было необязательно, – тяжело выговорил я. – Я иду.

Брат и сестра – Обман и Злословие – смотрели с неприличным предвкушением. Мом пощелкивал узловатыми пальцами, словно уже кого-то тащил за плечи под землю.

Как торговец едой, у которого досужий покупатель понадкусывал все лепешки с медом, а потом попытался удрать: «Куды?! А платить?»

Куда это ты собрался на войну, Кронид? А расплатиться за ценный совет, который дал вам полтора века передышки?

Пальцы Ананки больно сжали плечо – опасность!

Нет, это пальцы Зевса. Младший сверлит глазами Мома из-под насупленных бровей, а в голосе у него столько меда, что посланцу Нюкты захлебнуться впору. От зависти.

– Мой брат хотел сказать – мы идем. Разве могут любые дела удержать нас от такого визита…

– Да мы уж сколько веков хотели наведаться, – с голоса Посейдона можно было масло сцеживать.

Прошло целых десять тяжелых ударов сердца («Будет! Будет!!»), прежде чем Мом Правдивый Ложью смог опять расплыться в улыбке.

* * *

– Во местечко. И какой ненормальный тут будет жи… да хватит уже пихаться!

Жеребец засопел и поотстал от Зевса: мало ли, вдруг опять локтем в бок прилетит. А Мом-насмешник, сын Ночи, всем затылком выразил, что нет-нет-нет, он ничего не слышал. И вообще, ему не до того: тут торжественная встреча, гостей дорогих провести надо…

Знать бы еще, почему этот гаденыш выбрал путь через Стигийские болота!

Зыбкие тропинки: того и гляди, в трясину нырнут, так и ходят под ногами.

Змеи из-под ног – на каждом шагу. Серые, изумрудные, черные.

Болотные огни – и то непонятно. Может, огни, а может, глаза.

Туман, испарения…

Еще и жильцы сползлись со всех концов: посмотреть на Кронидов. Выстроились вдоль пути и скалят клыки, шуршат хвостами, машут когтями… радуются, заразы.

Не каждый век можно повидать в подземном царстве: Восторг и Ярость!

Восторг – в белом хитоне, синем гиматии, грудь колесом, в волосах – солнце, которого здешние подземелья века не видели. Губы – пурпуром, глаза – звездами: идет, не касаясь болотистой дряни, не пачкая сандалий, вскинув голову. И молчит. Или безошибочно называет местность: вон там еще изгиб Стикса, а вон в той стороне Ахерон, там вон была бы Лета, если бы свернуть, а там вот Коцит… да еще изредка приложит локтем брата – Ярость.