Елена Кисель - Аид, любимец Судьбы (СИ)

Голос Крона получился скрипучим, неровным.

– Нынче день, когда родилась война. Это – подарок к ее рождению , – обвел безжизненным жестом серую пустыню вокруг себя. – Если вам будет, что сказать на это – глашатаем от вас на Офрисе я хочу видеть старшего .

– Ага, вот прям нарядим в белый хитон, даров дадим и на Офрис отправим! – взорвался Посейдон, стискивая кулаки. Танат дернул углом рта.

– Только старшего. Для него найду время , – здесь, видимо, полагался смешок, но бог смерти не счел нужным передавать его. – Пока война мала – от нас еще зависит, когда и как она возмужает .

Танат замолчал. Ветер с тихим шелестом разносил мягкую пыль под ногами.

« Это будет опаснее, чем в Тартар », – шелестели вместе с ветром слова Судьбы…

Зевс опомнился первым.

– Не думай даже… – это мне, сквозь зубы. – А ты, раз уж теперь на его стороне, передай Повелителю Времени…

Зевс, к счастью, вовремя остановился. Посейдон тоже промолчал – а уж у него лицо прямо-таки светилось желанием передать, да еще ого-го, сколько всего.

И кажется, остановил их – я, не сделав ни единого жеста и так ничего и не сказав.

Так или иначе, братья смерили глазами меня, потом взявшегося за меч Таната, переглянулись и убрали оружие – не сказать чтобы с большим желанием, но все же.

Потом не сговариваясь зашагали обратно к полю боя, где гнили сокровища нашей победы. От мертвого – к мертвому, оставляя меня и Убийцу наедине.

«Вы получили, что хотели, – лучше бы Танат не переставал говорить, взгляд у него всегда был острее слов. – Он признал вас как равных себе. Разве не так?»

«Так».

«Почему не ликуешь?»

«Не умею».

А может, не знаю – что такое война на равных с Кроном Временщиком. И понятия не имею, можно ли ее выиграть.

Даже с крайним средством.

– Вы победите, – вдруг сказал Танат. Вслух. Прозвучало безумно – над полным серого праха полем, над местом очередного поражения…

– Что?

– Победите. Победишь. Рано или поздно, но это будете вы.

– Откуда ты взял…

– Так сказал отец.

Наверное, будь тут Гипнос – он заорал бы: «Он заговорил с тобой, Чернокрыл?!»

Я молчал, глядя, как ветер вздымает к небесам то, что осталось от нашего войска.

– Я слышал, как с ним говорила мать. После того, как вы ушли тогда. «Я увидел их, – сказал он. – Они могут стать Владыками. Но они проиграют Крону».

Я фыркнул – утешительно, нечего сказать…

– Молчи. Слушай дальше. Потом отец спросил, почему Кронидов было только двое. Мать ответила, что вы зашли к нему втроем. Он долго молчал. Потом сказал: «Я ошибся. Они станут Владыками». Потом смеялся.

– Смеялся?

– Долго. И больше ничего не говорил.

Больше Убийца не добавил ни слова. Поднял подбородок, показывая, что мне нужно последовать за братьями. Кивнул на прощание. Со свистом свел крылья.

Исчез, не желая лезть в то, что – только для Кронидов. Втроем.

Втроем мы потом и сидели у костра – не возвращались на Олимп, а именно что сидели на границе меж полем победы и полем поражения, словно там установилось какое-то хрупкое равновесие. Чудом не попавший под удар Крона Эвклей увивался возле бараньей похлебки, Циклопы расселись чуть в стороне и закусывали – не хочется даже знать, чем. Зел и Кратос слушали бесконечную повесть Прометея о кузнечном мастерстве. Стикс замерла над свалившейся с ног от новостей Афиной – рука ледяной титаниды по-матерински поглаживала русые волосы дочери Зевса.

Ирида прилетела перед закатом: передала Зевсу радостную весть о рождении сына. Новоявленный Громовержец только дернул щекой. Пробормотал: «Война?» – и отмахнулся от удивления вестницы: «Откуда ты знаешь?!»

И потом уже я – и то был разговорчивее его. О Посейдоне и говорить нечего.

– Охо-хо… у нас же были резервы? Не может быть, чтобы он всех одним махом…

– У него тоже могли быть резервы.

– Армии у него все равно нет. Ну и что, что у нас тоже нет – найдем. Не сунется же он сразу, раз переговоры предложил. Зачем ему вообще переговоры?

– Потому что от мальчишек можно отмахнуться. А с равными разговаривают.

– А что он тебя-то позвал?

– Значит, наблюдал за боем.

– Боится нас, стало быть?

– Да. Трезубца и молнии.

Зевс молча каменел в темноте, подсвеченный отблесками пламени, и черные волосы на сей раз ловили огненные блики. Похлебка стояла у ног брата нетронутой.

– …Гекатонхейры, чтоб им пусто было. С Циклопами не вышло – так что, теперь освобождать их?

– А если даже так…

И вечная пауза, в которую ни один из нас не решается вставить слова, пока не подает голос Зевс – выражая главное и самое трудное:

– Нужно что-то делать с этим серпом.

После этого молчали уже все.

Арг поманил меня из наполненной чавканьем и сопением темноты незадолго до рассвета. Похрюкал виновато о том, что вот оно как бывает… и что барана бы, да, и вина…

Потом наклонился и протянул шлем.

Суровое порождение черной бронзы с невысоким гребнем и искусно сделанными нащечниками. По поверхности разбегались узоры – взвивались языки пламени, извивались змеи, обольстительно и жутко улыбались чьи-то пасти, тянулись костлявые руки… Узоры менялись, и оттого смотреть на шлем можно было вечность.

– Для силы? – спросил я, безразлично оглядывая дар.

– Куды для силы! Для имени. А то какой ты невидимка, если – видно…

Вчераошапке-невидимке

тыпрочиталасказкумне,

омальчикеипоединке

сдракономвсказочнойстране.

С. И. Кирсанов.

Вчерныхскладкахночисладкомне

Невидимкойреятьвтишине,

В. И. Иванов.

Человек может стать тенью – и его не будут видеть люди, но будут – боги.

Бог может стать невидимым, но и его будут видеть боги.

Лишь одно делает равно незримыми друг для друга – и богов, и людей.

Черная, взлелеянная молотами Циклопов бронза моего шлема.

Скованная песня.

Закаленный ужас.

Мой символ – где он сейчас, символ? Там же, где нынче скипетр-двузубец, и колесница, и алые плоды гранатов…

Не со мной.

Видимо, выполняет то, для чего его сковали. Делает кого-то незримым. Ужас внушает.

Шлем Владыки Подземного Мира, шлем Аида-невидимки…

– Невидимки? – грохочет память голосом Бронта. – А чой-то тебя видно?

Таращит круглый глаз Арг. Стероп ковыряет в зубах – ему до Тартара, видно меня или нет, ему б барана и вина пару пифосов, только чтобы пифосы побольше.

Отражение в черной воде устало качает головой в ответ на голоса Циклопов. Могли бы и понять. Видно – потому что я здесь. Уйду – станет не видно…

– Как – не видно? – пучит глаза воображаемый Бронт. – Для всех?