Елена Кисель - Аид, любимец Судьбы (СИ)

Кто-то ритмично и тяжело выбивал по дереву диковатый ритм. В синих, разбавленных огнем сумерках свистели копья и сорванные голоса вскрикивали: «Без промаха!» или «Куды кидаешь, мазила?!» На залитой лунным светом площадке свились два мускулистых гиганта – срослись в борьбе.

Какой-то титан отвернулся от костра. Лениво бросил: «Крон, это не твой старшой пожаловал?»

Второй чуть нагнулся вперед, к огню, и стало видно его лицо: худое, остроскулое, будто неумелый скульптор тесал, да позабыл сгладить углы. В черных кудрях опасной змейкой путалась седина, и в бороде серебристая прядь текла ручейком между двумя ровными черными берегами.

– А что, не видать, что ли? – голос оказался не гулким, как я помнил, а высоким, сипловатым. Хотя, когда сидишь у кого-то в брюхе – многое кажется иным. – А ну-ка двиньте задницы, пусть парень обогреется. Эгеон, да хватит уже лапы за бараном тянуть! Седьмого лопаешь! Или у тебя на каждую руку – по брюху?

Сторукий исполин, сидевший в отдалении от костра, гулко вздохнул и вернул золотистую от жира тушу на место. Какой-то титан тут же принялся ловко оделять всех сидящих мясом. Двое-трое сдвинулись в сторонку, и место у огня нашлось не только мне, но и двум спутникам.

– Это с тобой Эвклей, что ли? – прищурился Крон, когда распорядитель плюхнулся по правую мою руку. – А я все думал – куда он из той ловушки делся. Я ж его не навсегда туда посадил – так, поучить, а то дерзок стал – спасу нет.

– Кому надо – тому дерзок, – буркнул Эвклей, который уже успел уволочь к себе поближе целую баранью ногу. Тартар знает, как он собрался ее сожрать и не лопнуть. Хотя у Эвклея по этой части талант побольше, чем у отца, глотавшего собственных детей…

– А кто там второй?

Второй, слева, молчал и скорбно каменел лицом, и Борей не решался швырять в него своими порывами – от уважения к внушительности мины.

– Да это, вроде, сынок Япета, – сказал кто-то. – Который вещий. А Япет разве не здесь?

– Прислал сказать, что не приедет, – голос, густой как сливки, пролился от высокого и до крайности с виду могучего титана со светлой бородой, аккуратно собранной в косицы. У титана был вид семейственный и основательный, стало быть – Атлант, который заявил о своем выходе из войны и поселился где-то на краю света с дочерьми-Плеядами.

А дочери, наверное, там, где слышен женский смех и крики: «Поймала!» – «Майя, так нечестно!» – «А давайте пойдем посмотрим драконов!»

– Праздник нынче, – Крон кивнул на подножие Офриса, занятое гульбищами, кипевшее от спортивных игр, звеневшее от диковатых напевов. – Самый долгий путь Гелиоса… самая короткая ночь, то есть. Значит, самая дорогая. Вот и собрались, почти все, отметить. Даже Паллант где-то тут бродит, о своей женушке вздыхает – как бы ее на Олимпе кто не увел, а то я слышал, у Зевса к этому способности, да?! Я-то думал, она с тобой тут появится – с мужем повидаться лишний раз…

Прометей окаменел лицом особенно скорбно: в спутники ему меня навязала как раз подземная титанида.

Эвклей-то навязался сам – едва я тайно взялся за сборы. Распорядитель, сочно хрупая грушей, почесал лысину и заявил:

– В одиночку к Офрису, как же. Дурень.

И потопал собираться, то есть, искать самый засаленный хитон – «Чтобы аж кони от запаха быстрее бежали». За время пути через Фессалию хитон малость проветрился, но есть у меня нехорошие подозрения, что по дороге нас ни разу не остановили именно из-за него.

А Прометея Стикс притащила к конюшне, когда я уже четверку выводил.

– Он едет с тобой, – сказала голосом, леденящим, как воды ее реки (хотя она и чашу с нектаром таким голосом передать просит).

Слова будто пролились за шиворот Прометею, который скрючился и виновато заморгал.

– Шутишь, – бросил я, не удивляясь тому, что титаниде известен мой замысел.

– Он поедет с тобой к Офрису.

« Соглашайся, невидимка , – смачно посоветовала Судьба. – И Деметру с Герой за компанию прихвати: если уж брать с собой тех, кто тебя раздражает …».

Впрочем, нрав Стикс известен – спорь не спорь. Упрямство Прометея тоже не сегодня – так завтра воспоют аэды.

– Колесницу пусть берет свою. Отстанет – ждать не буду.

Прометей не отстал. А уже когда устраивались на ночлег, ровно на полпути, вдруг обронил глухо и не по-своему коротко:

– У меня брат там… младший. Эпиметей. Верен Крону. Хочу поговорить… убедить… понимаешь?

– Дурень, – припечатал из темноты Эвклей, непонятно кого имея в виду.

Может, даже всех.

Прометей сидит и каменеет уже не лицом – взглядом. Взгляд упирается в молодого титана, расположившегося чуть поодаль от костра. Титан настойчиво ковыряет амфору с вином: все никак открыть сосуд не сподобится. Брат? Какой брат? У титана куча братьев: Атлант вот, Менетий… может, еще какие сыновья Япета. А больше нету. Ну, торчит там какой-то рядом с сыном Крона. Ну, плечи широченные тоже, глаза голубые, лицо широкое, волосы – пшеница, так мало разве похожих титанов? Никаких других братьев знать не знаю.

А сын Крона тем временем тоже хорош. Сидит – пальцы на мече чешутся. Вся поза так и кричит: ну, где подвох-то? Не в гости – во вражеский лагерь приперлись!

А подвоха нет. Есть вроде как праздник. И Крон утюжит разделенную седой прядью бороду с потаенной усмешкой – что, мол, невидимка, чего ты ждал? Что тебя тут сходу – и в кандалы?

– А вымахал ты, однако, – слова доносились невнятно: зубы у Повелителя Времени были заняты барашком. – Вблизи-то я так тебя и не видел… с дарами явился или так?

– Есть дары, ага, – проскрипел Эвклей, пропихнув в себя огромный шмат еще большим куском лепешки. – Из трофеев дары, а как же…

– Наше добро, значит, – добродушно хохотнул сидевший по правую руку от Крона Менетий. Его разбойничья рожа успела примелькаться в полусотне стычек, не меньше. – Ушлый у тебя сынок, а? К кентаврам из Додонских Лесов когда заворачивали… помнишь? Что угодно, говорят, делайте, а только у них там этот – Черный Лавагет. Никуда не пойдем!

Помню я разговор с этими кентаврами. Двух лун не минуло.

Одно племя подчистую пришлось вырезать: слишком ушлые попались. Потом уже к остальным явился, с обещанием накормить их своими же хвостами.

Поверили, выходит.

– Сядем, говорят, на афедроны свои конские – и сидеть будем! И ведь главное – сели… Эй, парень, почему не пьешь? За братьев твоих и за тебя тост поднимем – праздник! Или думаешь – отравим?

Я принял чашу (да какая чаша, это ж чан купальный!) Молча поднял – чтобы по-детски щербатый молодой месяц отразился в вине. Пригубил – за братьев и себя.

– Без желчи, – заржал Менетий, сквозь разрубленную губу у него просвечивал наполовину отбитый зуб. Кажется, я и отбил, кстати, полста лет назад. – Да ты до краев, до краев пей! Смотри, как воду глотает. Молодцы у тебя сыновья, Временщик, а? Один – орел, всех тварей наших пораспугал, второй… непуганых поспаивал. Ну и старшенький – стервят…