Таня Фрей - Хранители. Единственная (СИ)

А динамик продолжал трещать.

Сандра подошла к столу и решила перебрать бумаги. Взяла первую из них, посмотрела на неё, а в следующую секунду почувствовала, как задрожала её рука. Положила лист обратно на стол.

Документы являли собою полные копии тех, что находились в морге больницы Калвари. Потому девушка решила, что притрагиваться к ним не собирается.

Она с подозрением покосилась на дверь. Даже не трогая её, она была уверена, что та заперта. Значит, из комнаты ей выбраться нельзя было никаким образом. На всякий случай девушка пошарила в своих карманах и поняла, что телефона при ней не было. А ведь телефон мог бы сыграть хорошую роль в её освобождении.

Её охватила паника от осознания того, что она вновь была заперта. И не имела ни малейшей возможности вырваться из этого плена.

– Ребёнок должен выжить! – резко выкрикнул передатчик, по-прежнему поскрипывая. – И это не обсуждается!

И слова эти Сандре показались очень знакомыми. Будто бы она их уже слышала.

Она вновь повернулась к столу. Посмотрела на жалюзи. Аккуратно потянула руку и дотронулась до ледяного металла. Чуть отодвинула в сторону – и ничего не увидела за ними. Светящуюся пустоту. Она раскрыла рот от удивления и развернулась обратно к двери.

И вскрикнула.

Перед ней стоял Алекс Раунд. Мёртвый Алекс Раунд. Бледный, хилый, со шприцем в шее. Лишённый жизни. И молчащий.

Сандра не понимала, что делать дальше. Идти вперёд было страшно, оставаться на месте – бессмысленно. Она закрыла глаза, зажмурилась. Когда она открыла их вновь, то перел ней уже стояла Хлоя, правда, в ней было гораздо больше жизни. Но в глазах, проглядывающих сквозь большие очки, купалась такая грусть, какой до этого девушка будто бы и не видела.

– Мой брат, – механично проговорила она на всю комнату. – Мой брат жив?

Девушка закачала головой, в то же время понимая, что уж на этот вопрос Хлоя ответ знает.

– Его убили? – всё с той же механичностью спросила Хлоя.

– Да, – ответила Сандра. Так тихо и осторожно, будто боясь задеть свою гостью.

– Это ты его убила, – твёрдо сказала Хлоя. Девушка попыталась возразить, но вдруг поняла, что не может проронить ни слова. Её будто бы парализовало.

А ушах всё звенели слова подруги: это ты его убила, ты, ты, ты…

Наконец она почувствовала, что снова обрела дар речи.

– Я хотела, чтобы ты увидела его в последний раз, – скороговоркой выговорила она, словно боясь, что снова потеряет возможность говорить. – Я пошла на поиски тела твоего брата. Я хотела сделать всё, как лучше!

– Благими намерениями дорожка в Ад стелется, – холодно ответила ей Хлоя. И она потихоньку начала терять свою живость. Она омертвевала. Рассыпaлась в прах на глазах у ошеломлённой Сандры.

Из динамиков гласно лилась одна и та же фраза: благими намерениями дорожка в Ад стелется, дорожка в Ад стелется, в Ад стелется…

Но что было Адом, если это ещё была земная жизнь?

И вот тут-то она и проснулась. Распахнулась глаза. Удостоверилась, что она дома.

Она потрепала друга за плечо. Тот тут же развернулся к ней. Действительно создавалось ощущение, что он ночью не спал.

– Сон, – быстро произнесла Сандра.

– Плохой? – спросил Маркус. Она кивнула, поджав губу. Ей даже было немного стыдно это признавать. Начинало казаться, что страшные сны снятся лишь маленьким детям. Иногда им снятся какие-нибудь кошмары про то, как на них нападает большой гипертрофированный пёс, или столь же гиперболизированная армия насекомых. И детям ведь по-настоящему страшно. Они бегут в спальню родителей, зарываются головой в их одеяло, как страусы закапывают головы в песок, и хнычут так, словно им пора менять подгузник, даже если подгузник они уже давно не носят.

Но всё же эти кошмары не вставали с детским лепетом в один ряд. Это были абсолютно разные вещи, хоть и возникающие одинаковым образом – на фоне фобий. В один ряд с такими взрослыми кошмарами могли встать сны-катастрофы, в которых, например, что-то случается с поездом и гибнет много людей.

– Расскажи, – попросил Маркус. – Должно стать легче.

Сандра села. Взяла с тумбочки наручные часы, посмотрела на время.

– Еле-еле семь утра, – сказала она. – Как ты в такую рань не спишь?

– Я проснулся минут десять назад, не переживай, – поспешил он её успокоить. И сам тоже уселся, сложив ноги по-турецки и глядя на подругу.

И она рассказала всё. Как-то скомкано и местами сжато, но рассказала. А потом дёрнула плечами, словно отряхиваясь от прошедшего кошмара.

– Да у тебя клаустрофобия начинает развиваться, – невесело присвистнул Маркус по окончании её рассказа. – Как ты с этим живёшь?

– Я не знаю, – призналась она. – Существую. Слежу за развитием событий.

Он заправил её выбившуюся прядку светлых волос ей за ухо, и она невольно грустно улыбнулась. Потом встала на ковёр, натянула на ноги смешные тапочки с мордашками енотов и пошла в ванную. Лежать больше не хотелось, а умыться стоило.

Она включила кран с холодной водой, добавила немного горячей и посмотрела в зеркало. Нахмурилась собственному отражению. Ничего спокойного она в нём не находила. Сплошная усталость и не проходящая со временем тревога отображались на её лице, не делая с него сходить. Она плеснула на него воды, провела ладонями, снова посмотрела на себя. Но так и не нашла на нём хоть каплю счастья.

Потом она подумала о сегодняшнем пробуждении. Вспомнила Маркуса. И вот тут она позволила себе неловко изогнуть губы в подобии улыбки.

Мысли о нём действительно делали её счастливой, хоть и ненадолго. И сейчас она вдруг начала чувствовать это острее, чем когда-либо, хотя всегда об этом знала. Но теперь всё и впрямь было как будто… по-другому. Потому что всякий раз, когда они пересекались взглядами, она вспоминала лишь один момент.

Она вспоминала, как он поцеловал её со словами: “Я просто не хочу тебя терять”. Осознавала, что действительно ждала этого поцелуя. И что это его она готова была считать за свой первый поцелуй. Первый, незабываемый, лучший. Который ей пришлось прервать из-за нахлынувших на неё вопросов, но который ей на самом деле не хотелось обрывать вот так.

А потом он сказал, что дальнейшее зависит от неё. И она совершенно не понимала, как же следует толковать эти его слова. Были ли они сказаны в порыве ревности? Не от души, не от сердца? Брошены на ветер? Сандра на это очень надеялась. Хотя и понятия не имела, как они это дальнейшее собирались разруливать. И собирались ли вообще.

По крайней мере, Маркус лишь подтверждал свои слова: “Я просто не хочу тебя терять”. Потому что если бы он захотел, то уже давно бы потерял. Но он не давал себе позволить чему-то случиться с ней. Да, это она ему позвонила на помощь, но после этого звонка у него ведь тоже был выбор. Он мог не спасать её. Но он спас. Потому что желал для неё только лучшего. Он желал для неё жизнь.