Таня Фрей - Хранители. Единственная (СИ)

– Рушу стены.

Раньше она бы рассмеялась после этих слов, глупо, нелепо, но рассмеялась бы, ведь они звучали странно. Но теперь они придавали лишь больше туманности в и так далеко не солнечную обстановку.

– Зачем же их рушить? – осторожно поинтересовалась Сандра, косясь на громкоговоритель, не перестававший издавать сухой треск, словно кто-то ломал ногами прутья, валявшиеся в лесу.

Ответ снова не последовал.

Зато голос в громкоговорителе словно решил проснуться. Он заговорил, хрипло, громко, почти что чудовищно:

– Знаешь, она решит очень, очень много проблем разом.

Сандра подбежала к двери, прекрасно понимая, что она не откроется. Но она не могла продолжать это слушать. Не могла больше слышать ничего о том, что её смерть – это лекарство от всех проблем, потому что каждое подобное слово невольно будило в ней один единственный вопрос: а вдруг это так и есть? Вдруг так и должно быть?

Что, если всё завершится, если она умрёт?

Нет. Она тут же убеждала себя в обратном. Потому что понимала: её смерть ничего не решит. Вражда от этого не исчезнет. Она может лишь разгореться с новой силой.

Стоило ли это кому-нибудь доказывать?

Девушка взялась за ручку двери. Было довольно предсказуемо, что она не открылась снова.

В громкоговорителе зашептали: предательство, предательство, предательство… Долго, навязчиво. Хотелось закрыть уши, но она не могла.

Надо было слушать всё внимательно.

Сандра припомнила сказанные тут же Кастором слова. Он сказал, что рушил тут стены.

Она повернулась к нему.

– Что ж, не рушатся стены, правда? – отвердевшим голосом задала она вопрос.

– Это не те стены, – вмиг проговорил он.

Предательство, предательство, предательство…

– Тогда о каких же идёт речь? – не отставала она, словно его ответ мог быть заветным ключом, помогшим бы ей выбраться наружу.

– Ты делаешь вид, что хочешь сделать, как лучше. Но разве видны какие-то подвижки?

Его фразы звучали с таким горьким привкусом и так холодно, что становилось не по себе. И они никак с ним не вязались. Они не могли ему принадлежать, думала Сандра, не могли.

– Это не ты, – покачав головой, стала отрицать она. – Не-ет, это не ты.

– Ты так хочешь в это верить, не так ли?

Девушка не сводила с него глаз. А потому вовремя заметила, что он сжимал что-то в руке. И тогда это что-то блеснуло на свету, и это что-то оказалось ножом.

Холодным оружием, которое точно было предназначено для того, чтобы нанести вред ей. Потому что больше здесь ранить было некого.

Приближения Кастора она не дождалась. Её крик возник сам собой, пока она, словно в замедленной съёмке, развернулась к двери, одной рукой нажала на её ручку, а второй с силой двинула по ней самой.

И случилось невероятное: она распахнулась. От ярости ли её, от страха, от верно принятых решений – кто знал. Но факт оставался фактом: ей удалось выбраться.

Вот только за дверью этой была пустота.

Только это она поняла уже тогда, когда летела вниз. С криком. В бездну.

***

В этот чудесный предпоследний июньский день все мысли Николаса Миллса были заняты одним: приготовлениями к предстоявшим выборам. Конечно, думал он только об этом и так каждые сутки, но сейчас дела обстояли по-другому: он готовился к публичному выступлению.

Где был сын, он даже не интересовался. Когда всё выяснилось про Сандру, то желание интересоваться жизнью Маркуса и вовсе пропало. Потому что он и так знал о ней больше, чем её владелец.

Жена его в этом плане больше беспокоилась о своём ребёнке, но теперь тоже попала под влияние безумия под названием предвыборная кампания, а потому вслух ничего о Маркуса не говорила. Если что-то и думала, то про себя. Себе. В одиночку.

Выступление должно было начаться в полдень. На место мистер Миллс прибыл ровно за полчаса до начала: этих тридцати минут ему было вполне достаточно. Тем более, что даже речь была составлена не им, а за него.

Теми, кто был очень заинтересован в его победе, хоть и сравнительно небольшой.

– Дорогая, мой галстук смотрится нормально с этим пиджаком? – спросил Николас у супруги, глядя в зеркало и подправляя свой воротник.

– Ты будешь великолепен, милый, – только и ответила та.

Как будто бы она могла ответить что-то другое.

Часы на стене громко тикали, предвкушая заветную минуту. И часы тикали и в голове Миллса. Тик-так, тик-так… Стрелки поскрипывали, передвигаясь по циферблату, нарезая круги – казалось бы, такие бессмысленные!

Наконец, под громкие аплодисменты, мистер Миллс вышел на сцену, подняв руки в качестве приветствия. Он быстро подошёл к кафедре, где уже лежали заготовки речи, план, на который он собирался ориентироваться в течение своего выступления.

– Я приветствую всех вас здесь и благодарю за то, что вы выделили время, чтобы посетить мою предвыборную речь! – провозгласил он и оценил взглядом собравшуюся публику, вновь разразившуюся аплодисментами и даже – совсем немного – улюлюканьями.

– И начать сегодняшний монолог я бы хотел с того, чем я буду руководствоваться после своего избрания, – уверенно продолжил он, слегка прищурившись. – А именно – желанием поведать правду.

Зрители затихли. Конечно, многие политики говорили нечто подобное, а потому верить им было нельзя. Но мистер Миллс… что-то заставляло ему в этот момент верить. Что он готов был говорить только правду.

– И сегодня, здесь и сейчас, я готов вам раскрыть глаза на то, что происходит у вас прямо под ногами, – возвестил он. – Только немного глубже. И, хочу заметить, это напрямую связано с тем, кем вы являетесь. Я хочу рассказать вам про то, благодаря чему человечество всё ещё не выжило из рассудка, и про тех, кто готов этому воспрепятствовать, хоть о них известно и немного.

Победоносная ухмылка, озирание слушающих, понимание, что они по-настоящему заинтересованы.

И после этого он перевернул страницу в своём плане, будучи готовым повествовать о том, о чём молчал уже так много лет.

***

Прибытие Питера до сих пор казалось невероятным. Даже когда Элис ощутила на губах протяжный поцелуй, то всё равно какой-то частью себя отказывалась верить в то, что происходило.

Потом-то он ушёл. Так и не объяснив, в чём дело, но в очередной раз попросив её беречь себя.

Оттого-то всё и представлялось одним большим сном, от которого она проснулась, а теперь хотела уснуть вновь, чтобы вернуться. Как бы глупо это не выглядело.

Сходив в столовую и позавтракав, девушка вернулась в свою комнату, по пути не встретившись ни с Питером, ни с той же Мирандой. Странным это назвать было нельзя, но что-то её в этом всё равно умудрилось кольнуть.

Вспомнив, что она так и не выписала советы для Наставников, она вытащила свою тетрадь, приготовила ручку и взяла планшет, сразу запиликавший дурацкой мелодией в качестве приветствия.