Джон Толкин - Неоконченные предания Нуменора и Средиземья

Вы знаете, как все обернулось, – по крайней мере, с точки зрения Бильбо. История звучала бы немного по-другому, если бы ее записывал я. Прежде всего, Бильбо совершенно не понимал, насколько глупо выглядел он в глазах гномов, и как сердиты они были на меня. Торин возмутился куда сильнее, чем мог себе представить Бильбо. Он с самого начала исполнился презрения к хоббиту и решил, что я задумал все это лишь для того, чтобы посмеяться над ним. Только карта и ключ спасли дело.

А ведь я не думал о них много лет. Только когда я добрался до Шира и у меня появилось время поразмыслить над рассказом Торина, я внезапно вспомнил те странные обстоятельства, при каких они попали мне в руки; и теперь мне стало казаться, что это не простая случайность. Я вспомнил, как девяносто один год тому назад проник переодетым в страшный Дол-Гулдур и нашел там в подвалах несчастного умирающего гнома. Я понятия не имел, кто бы это мог быть. У него была карта, принадлежавшая народу Дурина из Мории, и ключ, который вроде бы имел какое-то отношение к карте, хотя гном был уже слишком плох, чтобы объяснить, что к чему. И он сказал, что владел великим Кольцом.

В бреду он почти все время говорил только об этом. «Последнее из Семи», – повторял он снова и снова. Но я ведь не знал, как к нему попали эти вещи. Он мог быть гонцом, пойманным по дороге, или даже вором, попавшимся в ловушку к большему вору. Однако он отдал карту и ключ мне. «Моему сыну», – сказал он, и умер. Вскоре после этого мне удалось выбраться оттуда. Я припрятал ключ и карту, и по какому-то наитию всегда держал их при себе, чтобы они были в сохранности, хотя вскоре совершенно забыл о них. В Дол-Гулдуре у меня были иные дела, важнее и опаснее всех сокровищ Эребора.

А теперь я снова вспомнил о гноме с ключом и картой, и мне стало ясно, что я слышал последние слова Траина Второго [239], хотя он не назвал ни себя, ни своего сына. Торин, конечно, не знал, что стало с его отцом, и никогда не упоминал «последнее из Семи Колец». Я оказался обладателем плана и ключа от тайного входа в Эребор, через который, согласно рассказу Торина, бежали Трор и Траин. И я хранил их, хотя и безо всякого умысла, до того момента, когда они оказались наиболее полезны.

По счастью, их я использовал так, как следовало. Я держал их в рукаве, как говорят у вас в Шире, покуда дело не зашло в тупик. Увидев ключ и карту, Торин решил принять мой план, по крайней мере, в том, что касалось тайного похода. Что бы он ни думал о Бильбо, сам он все же решился идти. Существование потайной двери, которую могли найти только гномы, давало Торину шанс хотя бы разведать кое-что о деяниях дракона и, вдобавок, может быть, даже вернуть себе немного золота или какие-нибудь фамильные сокровища, дабы успокоить сердце.

Но для меня этого было недостаточно. В глубине души я знал, что Бильбо должен был отправиться с ним, иначе весь поход закончился бы ничем. Или, как сказал бы я теперь, по пути не произошли бы куда более важные события. Поэтому мне еще предстояло убедить Торина взять его. Для меня это была самая сложная часть всего предприятия, хотя потом, в пути, нам встретилось немало трудностей. Я проспорил с Торином далеко за полночь, после того, как Бильбо заснул, но окончательно это было решено только под утро.

Торин был исполнен презрения и подозрений.

– Он какой-то рыхлый, – фыркал он. – Рыхлый, как земля его Шира, и глупый. Его матушка умерла слишком рано. Ты ведешь какую-то свою хитрую игру, мастер Гэндальф. Я уверен, что ты взялся за это не только затем, чтобы помочь мне. У тебя какие-то свои замыслы.

– Ты совершенно прав, – ответил я. – Если бы у меня не было других замыслов, я бы тебе вообще помогать не стал. Насколько бы важными и значительными ни казались тебе твои дела, они лишь малая нить в большом полотне. Я же забочусь о многих нитях. Но это делает мой совет лишь более весомым.

Наконец я разгорячился и сказал:

– Послушай меня, Торин Дубощит! Если этот хоббит пойдет с вами, тебя ждет удача. Если нет – она отвернется от тебя. И это я провижу, и предостерегаю тебя.

– Твоя слава мне известна, – ответил Торин. – Надеюсь, она заслужена. Но из-за этого дурацкого хоббита я уже сомневаюсь, вправду ли дело в пров и дении, или ты скорее бредишь, чем пророчествуешь. От множества забот твой разум мог расстроиться.

– Забот у меня и впрямь довольно для того, чтобы спятить, – сказал я. – И худшей из них я считаю одного надменного гнома, который сначала ищет у меня совета, хотя, насколько я знаю, я ему ничем не обязан, а потом, вместо благодарности, ведет себя нагло. Иди своей дорогой, Торин Дубощит, если желаешь того. Но если ты отвергнешь мой совет, не миновать тебе беды. И больше не дождешься ты от меня ни поддержки, ни помощи, покуда Тень не падет на тебя. Обуздай свою гордость и свою алчность, иначе ты падешь в конце пути, какой бы из путей ты ни выбрал, хотя руки твои будут полны золота!

При этих словах он немного отступил; но в его глазах вспыхнул огонь.

– Не запугивай меня! – сказал он. – В этом деле я решаю сам, как и во всем, что касается меня.

– Тогда решай! – ответил я. – Мне нечего больше сказать, кроме одного: я не дарю свою дружбу или уважение кому попало, Торин; но этот хоббит мне нравится, и я желаю ему добра. Обращайся с ним хорошо, и я останусь твоим другом до конца твоих дней.

Я сказал это, уже не пытаясь убедить его; но ничего лучше я не мог бы придумать. Гномы понимают, что такое привязанность к друзьям и благодарность тем, кто тебе помогает.

– Ну хорошо, – сказал наконец Торин, помолчав. – Он отправится с моим отрядом, если осмелится – в чем я сомневаюсь. Но если ты настаиваешь на том, чтобы взвалить его на меня, то ступай с нами и сам присматривай за своим любимчиком.

– Хорошо! – согласился я. – Я пойду, и останусь с тобой до тех пор, пока смогу; по крайней мере, пока ты не узнаешь его истинную цену.

В конце концов, это оказалось полезным, но тогда я был обеспокоен, поскольку у меня на руках были важные дела Белого Совета.

Так начался поход к Эребору. На мой взгляд, поначалу Торин не особенно надеялся уничтожить Смауга. Надежды не было. Однако Смауг был уничтожен. Увы! Торин не дожил до того, чтобы насладиться победой и своими сокровищами. Гордость и жадность одолели его, несмотря на мое предостережение.

– Но ведь он все равно мог бы пасть в сражении, – сказал я. – Орки напали бы в любом случае, как бы щедр он ни был.

– Это верно, – сказал Гэндальф. – Бедный Торин! Несмотря на все свои недостатки, он все же был великим гномом из великого рода. И хотя в конце пути он пал, Царство под Горой возродилось во многом благодаря ему, чего я и добивался. Но Дайн Железностоп оказался достойным преемником. А теперь пришла весть, что он пал, вновь сражаясь под Эребором, в то самое время, как мы сражались здесь. Я назвал бы это тяжелой потерей, но здесь стоит не столько печалиться, сколько дивиться тому, что в свои древние лета [240]он все еще столь доблестно орудовал топором, защищая тело короля Бранда пред вратами Эребора, покуда не стемнело.