Татьяна Зингер - Правила эксплуатации ведьмы (СИ)

Настолько всё было неправильно. И настолько всё выглядело верным совсем недавно. Всего

лишь поцелуи, а как перевернули душу.

Бесова ночь. И во всем виновато моё желание «подыграть». Кстати, а что Лис поспешил

спрятать за спину, когда узнал, что я не сплю? То ли прицепить на ремень, то ли положить в

карман. Уж не это ли он выронил позднее?

Я опустилась на корточки, ощупывая пространство вокруг злополучного стога. Наконец, пальцы наткнулись на нечто холодное, твердое. Небольшой ножичек. Провела по рукояти.

Столовый, простой ножик, коих много в любом доме. Правда, кончик этого был запачкан

чем-то гладким и округлым, словно каплей застывшей смолы. Я хотела зажечь огонек, чтобы

подробнее рассмотреть находку, но вспомнила, что могу поджечь сеновал, посему, не

поднимаясь, выползла наружу. Коленки промокли — первая роса холодила босые ноги и

ладонь, на которую я опиралась.

Вялое солнце поднималось безо всякой охоты. Будто зацепилось за верхушки елей и не

сумело вырваться. Заря пылала, как зажженная спичка, охватывая всю деревню маленькими

перебежками.

Я поднесла ножик к глазам.

Да, ничего примечательного. Хотя… Простым он был бы, если б не одно но — этот явно

предназначался для какого-то ритуала. Лезвие оказалось окрашенным в ало-рыжий цвет —

смешение той самой смолы и чьей-то крови. С вкраплением трав. Я принюхалась к оружию, по ноздрям ударил ядреный, похожий на навоз, запах асафетиды. Растения для изгнания

нечистого из ведьмы. Если таким хотя бы поранить чернокнижника, то он навсегда лишится

сил.

Вряд ли Лис принес нож, чтобы похвастаться.

Кто-то не только желал расквитаться со мной. Нет, он собирался оставить меня без волшбы.

Сделать беспомощной. Или смоляная смесь должна была разрушить возможную связь между

мной и какой-то вещью. В любом случае, не осталось сомнений, что предмет принадлежал

Лису — ничего другого в сарае я не нашла.

Получается, я — везучий несостоявшийся мертвец?

Но зачем ему меня убивать?

В голове завертелась фраза: «Он на тебя плохо смотрит». Всемил добавлял ещё и то, что Лис

открыто меня ненавидел. Ну да, вчера терпеть не мог, а сегодня выскользнул из теплых

объятий.

Но компоненты для смеси собираются долго и муторно. Где Лис достал редкую асафетиду?

В пределах Капитска, пожалуй, нашел бы, но уж точно не в лесах или здесь.

Я аккуратно дотронулась подушечкой пальца до острия. Великолепно наточено.

Выхода из сложившейся ситуации виделось два: первый заключался в показательном

уничтожении юного убийцы; или же я могла притвориться, что никакого ножа нет. И просто

проследить за дальнейшими действиями варрена.

Не просто же так он приперся ко мне с ножом?

Я брезгливо обтерла оружие о подорожник, сковырнула смоляную каплю и засунула его за

пазуху.

Дома вовсю кипела жизнь. Братишка, нагруженный коромыслом, потирая красные глаза и

чихая, нес от колодца воду; суетилась мама, спешила поскорее разлить свежее, ещё

дымящееся молоко по кружкам. Попутно она замешивала тесто для капустного пирога. Лис

спрашивал, не нужна ли помощь, но матушка только отфыркивалась.

Варрен радостно оскалился, завидев меня. Я тоже хотела улыбнуться, приставив к его горлу

найденный «подарочек», но только мотнула головой и уселась на подоконнике, покачивая

босыми пятками.

— Как спалось, дочурка? — спросила мама. — Как в детстве?

— Если бы… — горько отозвалась я.

— А на чердаке так хорошо, — хмыкнул заспанный князь. — Тихо, тепло. Никакой

мошкары. Присоединилась бы к нам.

Он неоднозначно подмигнул.

— Ага, — выплюнула я, — вы б заодно всю деревню туда пригласили! Присоединиться!

С этими словами я, неловко взмахнув руками, вылетела из кухоньки прямо через оконный

проем. Костлявая часть пониже спины неприятно заныла. Очевидно, падение показалось

остальным нормальным явлением, потому как никто не побежал меня спасать. Всемил

только удивленно вопросил:

— Что с ней такое?

— Не выспалась? — робко предположил братец.

— Может, и так. — Раздался самодовольный голос варрена.

Если бы я могла подняться и не рыдать от боли и хохота одновременно, то Лис недолго бы

считался героем-любовником. Всего пара поцелуев! Что он возомнил?!

Увы, разливающийся по поверхности кожи синяк мешал спешным подъемам. Обратно

влезла я только с третьей попытки и не без помощи язвительного братишки.

— Как прошел полет?

Я залепила Истору громкий щелбан.

Начиналось новое утро. Первое после окончательного падения. И если бы им считался

только вылет из окна.

Пункт четырнадцать. Не нападайте на неё открыто

"Ведьму веселит ваша слабость.

Не медлите и не разменивайтесь на беседы".

Из речи охотника.

Завтрак плавно перетек в повторный сон. На сей раз — не омраченный чьими-либо

приходами.

После, когда солнце плотно уселось на небесах, я навестила отца. С папой всегда было легко.

Он ничего не требовал, не ожидал, не учил уму-разуму. И сейчас, сменив семью, принял

загулявшую дочь с радостью. Будто прошла от силы неделя. Уже порядком захмелевший

папенька предложил напиться с ним за компанию. Из-под стола была извлечена початая

бутыль мутной жидкости.

— Нет, спасибо, — я едва заметно скривилась.

— Мне же больше достанется! — изрек папа, разливая брагу. — Эй, Алька! Не вздумай

браниться. У меня, это, счастье — дочка приехала.

Папенькина зазноба высунулась из сеней, повела плечами и, со злостью сплюнув,

продолжила подметать пол. Отец аж засиял от свалившегося на него счастья.

Обо мне он забыл уже после четвертого стакана. И, когда я вынырнула из теплых объятий и

сбежала, не заметил пропажи. Так и сидел, смахивая слезы и сетуя о тяжелых буднях.

К сестрам я не пошла — никогда не пылала любовью к ним. Вначале понаблюдала за рекой, свесив ноги к ледяной воде. Иногда брызги попадали на ступни и обжигали их холодом, но я

принципиально не надевала обувь или не уходила. В плескании отмершей после зимы воды

чудилось нечто забытое. Заодно начисто отмыла ножик от смолы и крови, превратила его

обратно в бесполезный столовой прибор.

Ребятня, спрятавшись по кустам, шепталась о заезжей ведьме. Они нарочито громко

придумывали истории про мои похождения. А когда я собралась уходить, малышня с

визжанием разбежалась — только бы жуткая чернокнижница не заворожила их.

Чернокнижница плевать хотела на детей. Она, недолго думая, влезла на любимый дуб, старый как сама деревня. Тот раскинулся в самой середине Приречных зорей и за годы

приобрел множество вырезанных на коре любовных признаний. Я уселась у верхушки и