Игорь Семёнов - Катавасия (СИ)

Вскипятил в котелке воду, бросил завариваться сорванные тут же стебельки иван-чая. Следуя указаниям Семёна, задобрил сухарём местного водяного. Порезал сала, почистил луковку, неспешно жевал. Бросил копчёного мяса псам. Пух, кроме того, выцыганил луковицу. Усталость брала своё: так и не почаёвничав, уснул, завернувшись в плащ.

Следующий день пути дался уже легче, мышцы сопротивлялись меньше, исполняя ставшую уже более привычной работу. День и последующая ночёвка прошли без приключений, в размеренный ритм путешествия по реке втянулся.

Подходил к концу третий день плавания. Вадим покуда не встретил ни одного людского поселения, как ни всматривался в заросшие лесом берега. Выбрал место очередной ночёвки, устроил кострище. Решив разнообразить меню, соорудил удочку, накопал червей, пошарившись под камнями вдоль берега, набрал ручейников. Подогнал лодку к кромке камыша, причалил бечевой к камышиному пучку. Рыбачил недолго. Выудил пару сарожек, восемь окуней, одного подлещика, решил, что на ужин достаточно.

Вернулся на берег, соорудил ушицу, с удовольствием похлебал. Солнце к тому времени село, ночь обещала быть тёплой, поэтому топлива на ночь Двинцов запасать не стал. Фома и Пух уже дрыхли без задних ног возле лодки. Спать устроился в лодке, подложив под голову мешок, вытянулся, глядя на загорающиеся на небосклоне звёзды. Под ногами звякнула кольчуга, которую скинул уже в первую остановку и больше не надевал (Уж слишком доброжелательным, после всего случившегося, казался этот мир). Какое-то время справа от Вадима робко, тихохонько распевались лягушки, вскоре смолкли. Где-то вдалеке гугукнула сова, в небе на фоне белого, в сизых пятнах, блина луны мелькнула, словно на картинке из детских сказок, тень летучей мыши. Накрапывал мелкий дождик.

Вадим размышлял на тему своей поразительной везучести в этом мире. Везло крупно и постоянно. Повезло, что не потерял, вылетев из машины, зажигалку. Повезло, что не нарвался, шатаясь безоружным по лесу, на голодного хищника, на какое-нибудь злобное племя, на нечисть, которая, как оказалось, водится здесь. Повезло с дармовой зубрятиной. Повезло выбрести на берегинь. Повезло, что приняли за человека, а не за какую-нибудь нечисть, особенно принимая во внимание всё, что читал ранее про хроническую подозрительность народов, живущих в обстановке раннего средневековья. Повезло с тем, что берегини, прощаясь, одарили всем нужным и ненужным, указав к тому же верную дорогу, и, хоть вкратце, да ознакомили со здешними нравами и обычаями. Повезло, что мог понимать местные наречия. Короче - повезло кругом, при том, что ухитрялся получать блага, ничего практически взамен не отдавая, без затраты каких-либо усилий со своей стороны. Сплошные рояли в кустах, как в плохом романе. Вадим хмыкнул: "Эдак, пожалуй, совсем обленюсь! Нет, надо настраиваться на работу, в городе даром кормить никто не будет. Вот чем только заниматься? Наняться в дружину? Это если берут чужаков, если устроит примитивное владение оружием. Ведь, скорее всего, воинское искусство осваивать начинают чуть ли не с пелёнок, а скидок на возраст никто делать не будет. А владение приёмами боя, существующими в двадцатом столетии, тем паче - огнестрельным оружием, здесь никого не заинтересуют. Организовать что-нибудь вроде сыскного агентства? Сомнительное предприятие. Способы сыска преступников здесь, наверное, в корне другие, процессуальные нормы и оценка доказательств - тем паче. Штат осведомителей, при местном отношении к чести и своему слову, вряд ли организуешь. А для проведения Божьего Суда, то бишь - ордалий, сыщики не требуются. Освоить в местных условиях под спонсорством здешнего князя производство пороха, огнестрельного оружия? Проблематично: и знаний маловато, и неизвестно ещё, водится ли здесь селитра и как её при отыскании отличить, а собирать в выгребных ямах - занятие муторное и уж больно вонючею О других взрывчатых веществах и говорить не приходится, поскольку алюминия ему всяко не добыть, а универсальными познаниями героев "Таинственного острова" он не обладает. Остаётся, положась на знание рукопашного боя, устроится к кому-нибудь телохранителем или болтаться по дорогам, нанимаясь в охрану купеческих обозов и караванов... Если возьмут, конечно. Кто его знает: быть может, местные костоломы знают приёмчики и покруче, чем самбо и уж всяко действеннее, чем декоративные у-шу да прочие каратэ. Да-а-а... перспективочка. Кажется, халява, казавшаяся хронической, заканчивается.

Повернувшись на бок, уже почти засыпал, как по траве зашлёпало что-то крупное. Шаги приближались. Собаки приучены были молчать до последнего, но Фома всё же предостерегающе тихонько заворчал. На всякий случай тихонько, стараясь не шуметь, вытянул из ножен меч, положил рядом. Подумав, подтянул самострел, нашарил связку, достал болт, зарядил. Шлепки уже раздавались совсем рядом, затихли, зато явственно доносилось чьё-то сопение. Двинцов, натянув на голову мохнатый плащ, осторожно высунулся из-за борта лодки, тут же нырнул обратно и замер. Замереть было от чего.

Шагах в десяти от лодки, освещённые лунным светом, стояли на задних лапах три жутковато выглядевших голокожих, бородавчатых зеленоватых существа, о чём-то шёпотом переговариваясь. Представляли они из себя нечто среднее между здоровущими, выше среднего человека, жабами, вставшими на задние лапы, и обычными людьми. Лапы кончались пальцами с перепонками между ними, снабженными мощными когтями. Красновато светились маленькие злые глазки. Крупные саблевидные клыки верхней челюсти угрожающе свисали вниз, почти достигая оконечности скошенных назад подбородков. Одежды на них не было никакой, если не считать широких кушаков с заткнутыми за них ножами. За их спинами раздавались шаги, по всей видимости, в "гости" к Двинцову собиралась немалая компания.

Двинцов вжался в днище, стараясь дышать потише. "Упыри!" - других вариантов не возникало. "Господи, как же это я нарвался? Забыл, идиот, проверить перед ночлегом, есть рядом болото, нет ли! Предупреждали же! А, может, не учуют?" Выпустил из судорожно сжавшихся пальцев меч, приготовил самострел, замер. Храбрецом себя Вадим не считал никогда и ни при каких обстоятельствах. Более того, считал себя отъявленным и закоренелым трусом. Боялся всегда дико, почему-то особенно страшился получить по морде. Даже если это была обычная драка в подростковой компании или короткая стычка с подвыпившим любителем приключений. Страх в любом случае оказывался сильнее Вадима. А уж если обстоятельства были хотя бы чуть-чуть серьёзнее, это было вообще непереносимо. Потому Двинцов всегда, как мог, старался избежать стычки. А если уж не выходило никак, мешал ли стыд перед товарищами, прохожими, или просто некуда было бежать, как вот сейчас, то страх полностью брал Вадима в свои руки. Сразу холодело внизу живота, и словно бы кто-то шептал в ухо: "Вот и конец твой пришёл". Выручало обычно то, что при этом, вероятно, и самому двинцовскому страху становилось от слов таких невыносимо жутко, осознавал он, скотина, что с концом Двинцова конец придет и ему самому, отчего и прятался двинцовский страх в самые отдалённые глубины хозяйского рассудка, не показываясь до конца заварушки. Поэтому на душе сразу становилось легко и спокойно, на то что, якобы "пришёл конец", становилось, вобщем-то, глубочайше наплевать, а тело уж, не смущаемое более никакими чувствами, кроме злости, в том числе и на самого себя, прекрасно управлялось с ситуацией на уровне навыков и рефлексов. И только тогда, когда всё уже благополучно оканчивалось, страх вновь вылазил наружу. И тут уж он вовсю, на полную катушку отыгрывался на хозяине за всё пережитое. Выражалось это в том, что Двинцова, одновременно с сознанием того, что "пронесло", начинало трясти, что продолжалось не менее минут пяти-десяти, в зависимости от количества принятого собственным страхом переживаний.