Анна Замосковная - Жена из другого мира (СИ)

— Я только что спрашивал. Никто ни о чём подобном не предупреждал. Я отправил людей допросить тех, кто остался у твоего дома.

— А второй полицейский? Он же ехал с нами, — я огляделся по сторонам. — Это ведь он рассказал, что с нами случилось?

— Его привалило. Не насмерть, но когда его отправляли в госпиталь, он был без сознания. И прогнозы не слишком благоприятные. А то, что ты в деле замешан, полицейские узнали от свидетелей и сообщили мне.

Стазис-камера мамы со скрежетом проехалась по раме и кирпичам. Магический узор проступал на хрустале красными линиями, сигнализируя о критическом состоянии. Штатно вывести маму из стазиса не получится, и стремительно понизился шанс сохранения последних перед наложением заклятия воспоминаний.

— Вот ведь… — министр вздохнул.

— Надеюсь, у других дела обстоят лучше, — тихо произнёс я.

— Не думаю. Нам в этом деле катастрофически не везёт. Какая-то беспросветная чёрная полоса…

— Прорвёмся.

Министр неопределённо хмыкнул. Камеру мамы спускали к подводе, где ждала пробуждения жена. Я обернулся к министру.

— Новые камеры уже привезли?

— Скоро будут.

Дёрнув плечами, он покосился в сторону. Я взглянул туда же: Хлайкери пробрался на оцепленную территорию и наблюдал за нами из-за палатки.

— И как это ему удаётся? — раздражённо произнёс министр. — Ведь везде пролезает. Не удивлюсь, если однажды во время секретного совещания обнаружу его под столом.

— У вас там магическая защита, а он магией принципиально не пользуется.

— Это он так говорит. Но, судя по «Горячим новостям», Хлайкери любитель приукрасить действительность.

— Может быть. Но у вас надёжная защита на кабинетах для секретных совещаний, я и старую-то три недели взломать не мог, а он…

— Лавентин!

На нас уставились солдаты и их офицеры, даже спасательная химера. Схватив меня за покрывало, министр прошептал:

— Зачем ты взламывал кабинет для секретных совещаний?

Язык мой враг мой. Когда я это запомню?

— Из любопытства, — честно признался я.

Кажется, у министра намечался нервный тик.

— Мне было одиннадцать, дворцовые приёмы казались страшно скучными, вот я и… Ты не думай, император об этом узнал и велел усилить защиту, я в неё кое-что добавил, так что не переживай: Хлайкери под столом ты не найдёшь.

— Спасибо, утешил, — без малейшего намёка на благодарность отозвался министр.

В глубине завалов что-то противно заскрипело, спасательная химера застыла. Военные растерянно смотрели под ноги и на деревянную раму. Но звук не повторился, и извлечение камер из-под завала продолжилось.

Через дом от взорванного особняка располагалась бакалейная лавка. В её просторное складское помещение, тоже оцепленное военными, доставили новые стазис-камеры и те четыре, что успели извлечь из-под обломков.

Силовые линии у всех, кроме камеры жены, горели красным. Злоумышленники не уничтожили этих людей, но как свидетелей их дискредитировали. Даже если кто-то сохранит память о произошедшем перед усыплением, суд эти показания не примет.

Обработавшие меня хирург и медсёстры считывали показатели с камер, будто заполненных чернилами благодаря повторно наложенному заклинанию министра. А он силён: мало кто может два раза подряд активировать одно и то же фирменное заклинание рода.

Сам он бродил между складом и завалом, отчаянно пытаясь всё держать если не под контролем, то хотя бы на виду. Интересно, а он через свою магию знает, кто находится внутри камер или для него это такая же загадка, как для остальных?

— Начнём с этой, — хирург указывал на стазис-камеру жены.

Морщась от боли в ноге, я встал с табуретки и положил ладонь на хрустальное изголовье.

Медсестра взяла с подноса круглый камень экстренного дестазис-ключа и приложила к уплотнению на боку камеры. Хрусталь озарился голубоватым светом силовых линий, крышка щёлкнула, но линии продолжали гореть, не выпуская жену из сетей стазиса.

— Вы и вы, снимайте, — велел хирург ближайшим к нам солдатам.

Они медленно приподняли крышку. Исходившие из неё голубоватые нити стазис-заклятия утопали в окутавшей жену тьме. Хирург осмотрел нити, внутреннюю сторону бортов нижней части камеры и недовольно цокнул:

— Придётся перекладывать.

Одним движением астрального лезвия он рассёк нити заклятия, и они остались торчать над тёмным коконом с женой, словно стеклянные травинки. Пока солдаты отставляли крышку, хирург подтолкнул ближе каталку с новой камерой.

— Я сам, — сказал я.

Хирург сжал моё плечо:

— Постельный режим и покой.

Надавил лишь чуть-чуть, а боль хлестнула огненной плетью, я весь сжался.

Солдаты подхватили жену за ноги и под руки, вмиг переложили на хрустальное ложе.

Обрезанные нити заклятия затрепыхались, пытаясь дотянуться до крышки. Пока солдаты осторожно её закрывали, мы с хирургом следили, как нити соединяются с силовым узором. Соединились все.

— Отлично, — констатировал хирург. — Самое лёгкое позади.

Он мрачно посмотрел на сиявшие алым камеры.

— Продолжите, пожалуйста, с неё, — я указал на ту, в которой лежала мама.

Дождавшись кивка, опустил взгляд на камеру с женой. Тьма министра спадала, обнажая рыжие пряди и овал лица.

астойчиво пищали комары.

А нет, это в ушах звенело.

Мышцы были словно желе.

— Все неприятные ощущения скоро пройдут, — нежно пообещал Лавентин.

С десятой попытки веки разомкнулись. Выглядел он неважно: на скуле — лиловый синяк, на лбу белела повязка. Вместо одежды на нём была серая тряпка.

Огляделась: какой-то склад.

Лежала я в ящике, полупрозрачные стенки которого мешали толком осмотреться.

Точнее, лежала в гробу.

Хрустальном.

Может, и не хрустальном, но очень похожем на такой.

Спящая красавица, ё-моё. Или Белоснежка без гномов.

А надо мной лохматый принц с розовой шестилапой хренью вместо коня.

— Ты меня поцелуем разбудил? — сипло уточнила я.

— А надо было? — И взгляд такой виноватый.

Улыбнулась:

— В нашем мире спящих в хрустальных гробах девушек будят исключительно поцелуями.

— О. Прости, не знал, — Лавентин наклонился.

Я открыла рот возразить, но его губы прижались к щеке.

Чмок.

— Ведите себя пристойно, — проворчал Раввер.

Лавентин выпрямился:

— Она моя жена, я имею право целовать её в щёку на людях.

— При встрече и прощании, — сурово уточнил Раввер и положил ладонь на борт моего гроба.

— Мы, можно сказать, только что встретились. И это традиция Сашиного мира — будить в стазис-камере поцелуем.