Келли Барнхилл - Девочка, испившая Луну (ЛП)

Сестра Игнатия властно посмотрела на ближайшую сестру, а после указала на дверь.

- Впусти его, пусть посмотрит на номер пять. Он постучит, когда пожелает уйти. Имейте в виду, что не должны даже случайно ему навредить!

А потом, заулыбавшись, вновь посмотрела на Энтена и даже обняла его.

- Ну, вперёд! – бодро воскликнула она, а после направилась вверх по винтовой лестнице, когда ближайшая сестра встала и открыла дверь под номером пять.

Она встретилась взглядом с Энтеном и пожала плечами.

- Она к вам не выйдет. Мы вынуждены давать ей специальные зелья, чтобы поддерживать спокойствие, а ещё – отрезать её красивые волосы, потому что она постоянно пытается их вырвать, - она окинула его пристальным взглядом. – Тебе нет с собой бумаги?

Энтен поморщил лоб.

- Бумаги? А причём здесь это?

Сестра сжала губы – они превратились в тонкую линию.

- Бумаги с собой брать нельзя, - отметила она.

- Но почему нет?!

Лицо сестры стало таким отсутствующим, таким невыразительным, словно она надела на себя маску.

- Увидишь, - отозвалась она.

И открыла дверь.

Клетка была вся засыпана бумагой. Заключённая складывала, рвала, скручивала и превращала её в бахрому – а потом сплетала тысячи бумажных птиц всех форм и размеров. В углу затаились бумажные лебеди, на стуле восседали бумажные цапли, к потолку были подвешены маленькие бумажные колибри. Бумажные утки, бумажные малиновки, бумажные ласточки, бумажные голуби…

Энтен чувствовал, как волнами на него накатывал шок. Бумага была дорогой, необыкновенно дорогой. Да, в городе были производители бумаги – они создавали прекрасные стопки материала для писания из древесной массы, камышей и дикого льна, а ещё цветов Зирин, но большинство продавалось торговцам по ту сторону леса. И в Протекторате писали только после долгих раздумий, планирования и замыслов.

И эта сумасшедшая. Тратила её. Энтен едва смог сдержать удивлённое восклицание.

И всё же…

Птицы были такими красивыми, с таким количеством деталей! Они заполнили пол, они горой возвышались на кровати, они выглядывали из ящиков маленькой тумбочки. И он не мог отрицать их красоту, он не мог отрицать их прелесть, прижимая руку к сердцу.

- Ох… - прошептал он.

Заключённая лежала на кровати и, кажется, крепко спала, но немного сдвинулась с места при звуке его голоса, кажется, содрогнулась, только как-то слишком… замедленно. Очень медленно потянулась. Прижала локти к телу, всё так же неспешно, будто бы почти недвижимо подалась вперёд, склонилась к нему.

Энтен узнал её с трудом. Пропали красивые чёрные волосы – теперь кожа была бритой, гладко-гладко, - в глазах теперь ещё более виден был огонь, а щёки уже не румянились. Губы её превратились в сплошную тонкую полосу, словно пытались сдержать все слова, что лились из неё, а цвет кожи был каким-то тусклым, желтоватым. Даже родинка в форме полумесяца теперь на белом лбу казалась просто банальным пятном пепла. И её маленькие, но такие прекрасные и умелые руки были изрезаны – тонкие царапины от бумаги, - и Энтен думал, что видел на её пальцах ещё и яркие, уже, пожалуй, несмываемые чёрные пятна.

Её взгляд скользил от одного угла комнаты к другому, вверх-вниз, потом в сторону, и она ни разу не находила свою цель. Она, казалось, не могла посмотреть на пол.

- Мы знакомы? – медленно и заторможенно поинтересовалась она.

- Нет, госпожа… - отозвался Энтен.

- Ты кажешься, - выдавила наконец-то она, - знакомым, - и каждое слово будто бы доносилось из безумно глубокого, далёкого колодца. Такое странное эхо…

Энтен огляделся. На маленьком столике стояла целая стопка бумаги – но она не была изогнута. Там таились замысловатые карты, знаков на которых он не понимал – и все они были подписаны всё той же фразой, смысл которой терялся. Она здесь. Она здесь. Она здесь.

Кто здесь, задавался вопросом Энтен.

- Госпожа, я – член Совета. Временный член… Старейшина на обучении.

- Ах, - она откинулась на кровать и безучастно уставилась в потолок. – Ты. Помню тебя. Ты тоже явился сюда только для того, чтобы жестоко надо мною посмеяться?

Она закрыла глаза, плотно-плотно, а после громко расхохоталась.

Энтен отступил на шаг назад. Он почувствовал, как от звука её смеха по всему телу прошла страшная дрожь – словно кто-то лил ему на спину смесь раскалённого олова и ледяной воды. Он всё смотрел на бумажных птиц, что свисали с потолка. Удивительно, но все они походили на пряди её длинных, чёрных, волнистых волос… И все они кружились вокруг него – если б они только были перед ним раньше! Или нет? Или да?

Энтен чувствовал, как внезапно вспотели его ладони.

- Ты должен сказать своему дяде, - слишком медленно, словно укладывая слово к слову, будто бы тяжёлые круглые камни, - что он был неправ. Она здесь. И она ужасна.

Она здесь – вот что говорила карта.

Она здесь.

Она здесь.

Она здесь.

Но что это означало?

- Кто здесь? – пытаясь победить себя, спросил Энтен. Зачем он говорил с нею? Ведь столько раз напомнил себе о том, что она сошла с ума? Такое не может быть правдой… Бумажные птицы шелестели над её головой. Ветер, казалось Энтену.

- Он забрал ребёнка? Моего ребёнка? – она грустно рассмеялась. – Она не умерла. Твой дядя полагает, что она мертва. Твой дядя ошибается.

- Почему он должен думать, что она мертва? Ведь никто не знает, что на самом деле делает с детьми ведьма, - он вновь задрожал. За спиной послышался шорох – словно что-то взмахнуло крылом. Он обернулся – но ничто не двигалось. И вновь, теперь уже справа. Опять обернулся – и ничего, ничего не было.

- Это всё, что я знаю, - выдохнула мать, поднимаясь на ноги, и от неё вихрем разлетелись бесконечные бумажные птицы.

Ветер, просто ветер – повторял про себя Энтен.

- Я знаю, где она сейчас.

Это выдумка.

- Я знаю, что на самом деле вы делали многие годы.

Что-то ползло по его шее. Боже. Это колибри. Боги! Больно!

Бумажный ворон пересёк комнату, крылом разрезав щеку Энтена, и кровь выступила маленькими алыми капельками.

Он был слишком поражён, чтобы закричать.

- Но это не имеет значения. Потому что расплата уже близко. Она приближается. Приближается. Сурмы играют… Время расплаты пришло…

Она закрыла глаза и покачнулась. Безумная – нет никаких сомнений! Это безумие повисло на ней, будто бы то облако, и Энтен знал, что должен был уйти, чтобы не заразиться и самому. Он постучал в дверь, но не услышал звука.

- Выпустите меня! – крикнул он сёстрам, но его голос будто бы умирал – не позволял словам сорваться с губ окончательно. Сумел ли он уже заразиться её кошмарным безумием? Может ли такое случиться? А бумажные птицы всё перемешивались между собой, всё сгибались и кружились вокруг него, и сгибались, и сгибались… Они поднимались огромными волнами над ним. – Пожалуйста! – завопил он, когда бумажная ласточка атаковала его глаза, а бумажные лебеди принялись кусать ноги. Он отпихивал их, но они всё ещё рвались к нему.