Стивен Эриксон - Падение Света (ЛП)

— Мощное проклятие, — сказал Райз Херат, до костей содрогнувшийся от тона собеседника.

Эндест Силанн пожал плечами. — В моих словах нет ничего мощного, историк. Мое дыхание, как и ваше, может лишь извергать бесполезные предупреждения, перемещая пригоршни воздуха, но ветер быстро развеет их. Все наши слова вызовут меньше последствий, чем взлет воробья с ветки.

Райз Херат не нашел возражений.

Но Эмрал Ланир сказала: — Вы можете удивиться, жрец. Простые слова развязали гражданскую войну, и наши судьбы зависят от слов, кои будут вскоре произнесены — или нет — в Цитадели.

Снова дернув плечами, Эндест Силанн промолчал. Послал лошадь к краю долины и снова застыл, отпустив поводья. Начал разворачивать бинты на руках.

— Что вы делаете? — спросила Ланир.

— Показываю ей поле битвы, — сказал Силанн, не оборачиваясь.

— Зачем?

— Увидеть конец зимы, Верховная Жрица. Непорочный снег на дне. Пустые склоны, никому не нужные края. Тихое бормотание благого ветерка. Мир дарит нам свои подарки. — Он воздел ладони, с которых капала кровь. — Общий наш порок — делать чудесное привычным, а привычное оплетать колючей лозой презрения.

— Возможно, вы мучаете ее, — возмутилась Ланир.

Эндест медленно опустил руки. — Ее? — удивился он.

Они смотрели, как он наматывает бинты. Это оказалось трудно, ведь с ладоней лилась кровь. Херат был рад, что жрец не обращал кровавые очи на него. «Она узрела бы слишком многое. Моя богиня, свидетельница моей вины».

Ланир взглянула на тропу. — Если Кедорпул догонит Сильхаса…

— Молюсь, — сказал Райз Херат, — чтобы тот зарубил его, вспылив.

Услышав, Эндест Силанн резко обернулся в седле. И кивнул. — А, теперь вижу.

— Неужели?

— Да. Вы кладете ее на алтарь любви и превращаете в нож свой гнусный член. — Он воздел руки — теперь замотанные, теперь слепые. — Она никогда не простит его.

— Лучше его, чем целые тысячи, — отозвалась Ланир, но оникс ее кожи стала серым.

Эндест взглянул ей лицо и склонил голову. — Увы, жрица, при всех ваших махинациях падет не он один. Волей богини нельзя пренебрегать.

Укор заставил Райза заледенеть, а Ланир лишь отвела глаза, явно выказывая несогласие. — Эндест Силанн, — вздохнула она. — Ваше имя проклинают на городских торжищах. Ваше бездумное благословение привело дракона. Народ вынужден был голодать. Сама вера в Мать Тьму претерпела урон в глазах горожан, и благословение ее снизилось в цене среди многих. Вы сделались незваным пророком и я не знаю, что с вами делать. Разве что понизить в жреческом ранге? — Она твердо смотрела на него. — Вы снова простой аколит, сир. Впереди тяжкий путь искупления. Да, возможно, смертному его не одолеть.

Если она надеялась уязвить мужчину, громкий смех оказался неожиданностью. Он снова поклонился. — Как угодно, Верховная Жрица. С вашего позволения, я вернусь в Премудрый Град искать отблески, достойные этого названия.

— Не ожидайте приглашений на совет, — прошипела она.

Он улыбнулся. — Никогда не ожидал, Верховная Жрица. Но я понял намеки и буду им следовать. Готов вернуться, быть забытым и никому не заметным. — Неловко перебирая поводья, он заставил коня развернуться к дороге и медленно отъехал.

Историк и жрица долго не разговаривали, но и не выказывали желания вернуться назад. Наконец Ланир произнесла: — Если Кедорпул докажет свою силу, станет самым полезным воином в противостоянии.

— Тогда следует починить мост и первой его пересечь.

— Подкуплю его привилегиями.

Историк кивнул: — Тактически ничто не оказывается более выгодным. Раздувайте тщеславие, полностью используйте гнев.

— Такие уловки не удались бы с Эндестом.

— Верно.

— Он остается опасным.

— Да. Пока Мать Тьма использует его.

— Я подумаю, что можно сделать, — сказала она, вытаскивая глиняную трубку и кисет ржавого листа в смеси с еще чем-то.

— Он держал ее внимание отвернутым от нас.

— И что?

— Значит, знал. Знал, что она может увидеть. — Историк покачал головой. — Поглядите на нас: таимся от своей богини, уповаем, что она останется не ведающей. Пророк Эндест Силанн ходит среди простого народа. Развязывает ладони, и она не может отвернуться, не может моргнуть. Вы думали, он этим осуждает неверующих, заблудших, полных себялюбия? А я думаю, он пытается обвинить ее саму.

Ответ она не нашла. Лишь принялась забивать чашу трубки травой. Достала уголек из серебряной эмалевой коробочки, как и всегда, привязанной к поясу на ремешке. «Мы существа привычки и обычая, повторяем то, что приятно. Увы, слишком часто мы повторяем и узоры несчастий. Любой историк не может не заметить… От мирских мелочей до великих событий мы перечерчиваем одни и те же карты — хватит для книги, хватит для целой жизни».

Она дымила на ветру.

«Облака внутри и снаружи. Закройте меня от себя самого, дабы я ощутил себя благородным героем, достойным статуй. Да, во мне что-то есть».

* * *

Эндест Силанн нагнал Кедорпула. Тот вел коня под уздцы и мрачно поглядел на замедлившегося всадника. — Проклятая тварь потеряла подкову. Я-то надеялся настичь Сильхаса Руина.

— Ты на многое надеешься, — отозвался Эндест.

— От тебя было мало пользы. Некогда я считал тебя другом. А теперь не могу понять, кто ты.

— Очевидно, я снова простой служка. Наказанный за поход на рынок. И, похоже, выпавший из доверия. Хотя интересно: это меня верховная жрица желает не пустить на совет, или Мать Тьму?

Кедорпул пнул камень и смотрел, как тот катится в придорожную канаву. — Элементная Ночь. Недолгими оказались поиски. Она не правит своими владениями, Эндест. Уверяю. Они обширны. Там есть реки, озера силы, но она не знает о них. — Он поглядел на Эндеста пристальнее. — Что же ты умозаключишь? Что наша богиня — самозванка?

— Если не она правит тем королевством, Кедорпул… то кто?

— Хотел бы знать. Возможно, — добавил он, — трон остается не занятым.

— Необузданные амбиции, Кедорпул, могут изуродовать самое мягкое и доброе лицо.

Собеседник скривился и плюнул. — Теперь я ведун. Мир подчиняется моей воле.

— Но по мелочам, уверен я.

— Издеваешься?

Эндест Силанн потряс головой. — Советую сдержанность, зная, что не буду услышан. Ты сказал, внутри королевства ночи есть источники силы, многие никем не захвачены. Ты прав.

Глазки Кедорпула сузились сильнее. — Что ты знаешь? О чем она тебе рассказала?

— Она мне ничего не говорит.

— Ты всегда был слишком уклончивым, ты не нравился мне, Эндест Силанн.

Эндест уже различал впереди стены Харкенаса: угрюмую черную линию на горизонте. Медленно ступавшая по ледяной дороге лошадь будто выбивала торжественную дробь. — Ведовство, магизм, волшебство, алхимия, тавматургия. Мириады искусств, каждое чудесно в своих возможностях и совершенно деструктивно в целях.