Лидия Евдокимова - Тёмное солнце

Лаитан перевела взгляд на варвара.

— Ты хочешь сказать, досточтимый муж своего народа, что чума, пришедшая в моё царство, шла отсюда?

— Мы вообще-то шли не сюда, а к Соленморью, — подал голос дварф.

Лаитан призадумалась. По словам варвара, выходило, будто она сама сбежала из последнего безопасного места в поисках лекарства. С другой стороны, Медноликая избежала зрелища тех событий, которые видела по дороге сюда.

— Чума шла оттуда, отсюда, — ворчливо произнёс Гуррун, — кто вообще знает, куда и откуда она шла и идет…

Морстен, проверявший окрестности, видел, как наверху загорелся огонь, и поразился тому, как искусно были устроены эти хижины. Отсветы пламени очага терялись в листве почти сразу, и, чтобы разглядеть его, нужно было или знать, куда смотреть, или обладать таким же зрением, как у властелина Тьмы… или Лаитан. Гравейн вспомнил, как она сужала зрачки в тонкую полоску. Словно змея.

Но нужно было возвращаться. Кругом царила тишина, только небольшие ночные зверьки шуршали в траве, да мерно вздыхали уккуны, даже во сне пережёвывавшие траву, и иногда испускавшие газы. На несколько лиг вокруг не было ничего живого. Двигавшаяся вслед по дороге импровизированная армия из дварфов и сотни Друмога отстала от отряда Морстена, и вряд ли нагонит их до предгорий и узких скальных тропок. Хотя там она будет ещё более бесполезна — властелин Севера не видел никого, с кем нужно было бы сражаться. «С Посмертником клинками не справиться, — подумал он, — а больше в этих краях нет никого. Но пусть идут. Пусть у них будет хоть какая-то цель».

Вернувшись к центральному стволу дерева, в доме на котором устроились на ночлег путешественники, он обнаружил, что лестницу втянули наверх, пока он совершал свой дозор, да, и чего уж таить, отдыхал от долинцев и пронырливых сестёр. Видимо, стоявшие на страже безымянные решили позабавиться, заставив самого Тёмного Властелина просить их спустить лестницу…

«Нет, сереброволосые, вам это не удастся, — скрипнул он зубами, — но попытка была удачной, признаю». И, подпрыгнув, ухватился за первую короткую ветку, срубленную почти под основание. Подтянувшись, он ухватился за следующую, и быстро, словно почти ничего не весил, рванулся вверх по стволу, огибая его по спирали.

В полу хижины стукнул люк, и Морстен вылез позади усевшихся возле выложенного плоскими камнями очага. Увернувшись от пущенной бдительным дварфом секиры, с хряском вонзившейся в дерево, он проговорил, закрывая люк на примитивный запор:

— Гуррун, я бы советовал тебе бросать секиру чуть ниже, если ты не ставил задачей растрепать мне волосы, — разговоры о чуме он заслышал, пока взбирался вверх, но имел на этот счёт своё мнение. — Если говорить о чуме, то ты не прав. Это вообще не обычная болезнь. И распространилась она сразу по всем землям, кроме дальнего Севера и Востока. Сильнее всего пострадала, или еще пострадает, Империя, если мои знания верны.

Он нагло уселся на свободной циновке, и развернул полотняный свёрток с нехитрым рационом. Грибы, перемешанные со злаками и небольшим количеством мяса. Морстен привычно протёр руки тряпицей, и закинул в рот первую горсточку еды, с удовольствием пережёвывая её.

Лаитан отметила странное выражение лица властелина, словно он ещё был способен получать удовольствие от чего-то в этой жизни, кроме убийств и завоеваний. «Весьма человеческая черта», — подумала она. Морстен жевал спокойно, почти гипнотизируя остальных звуками пережёвывания пищи, равномерно раздававшимися от его персоны. Остальные молчали, уставившись на трапезу властелина и следя за ней так пристально, что любого иного эти взгляды вывели бы из себя через полминуты. Гравейн, однако и не думал подавать признаки раздражения, равномерно и тщательно пережевывая еду, раз за разом отправляя в рот новую порцию и иногда запивая ее глотком воды из дорожной фляжки.

Лаитан почему-то ждала, что он зачавкает, начнёт грести пищу руками и будет отирать руки о штаны. Тряпица в ладонях властелина ввела её в некоторый ступор, явно пошатнув сложившееся об этом человеке мнение.

— А я говорю, она должна была где-то начаться, — подал наконец голос дварф, снова упрямо сворачивая на предыдущую тему и настаивая на своем мнении. — Не может быть что-то без конца и без начала, на это способна только мать-скала.

Упрямство этой расы давно вошло в легенды мира, потому спорить с Гурруном никто не решался. Зато его неожиданно поддержал варвар:

— Может, ты и прав, — задумчиво потёр он подбородок, — все беды откуда-то берутся в начале. Пусть даже и этот кто-то может казаться изначально ни при чём, — он выразительно посмотрел на жующего властелина. Киоми поджала губы, проследив взгляд Ветриса. Дварф тоже призадумался, и смотрящих на Морстена стало на одного больше. Остальные жрицы и долинцы, постепенно присоединившиеся к молчаливому обвинению, уставились на него все вместе.

— Не думаю, что он бы был причастен к такому, — поразмыслив, высказалась Лаитан. — Зачем тогда было бы помогать? Идти с нами? Рисковать?

— Это чем же он интересно таким рисковал? — проворчала её служанка, пытаясь испепелить взглядом Морстена. Впрочем, с тем же успехом она могла бы попытаться расплавить ледник дыханием.

— Он был ранен, — кивнула Лаитан, от чего тонкие браслеты на её запястьях мелодично звякнули.

— Не смертельно, — фыркнула Киоми. — Да и неужели ты, мать матерей, Мастер Мастеров, Медноликая Лаитан, действительно думаешь, что властелина самого Замка можно убить ядом или стрелой?

Лаитан не ответила. Она видела Морстена на поле боя, видела его после, видела шамана и все это не вязалось с тем, что он пытался смотреться совершенно неубиваемым.

— Чума поражает даже Мастеров, Киоми, — напомнила ей в ответ Лаитан, — хотя они устойчивы ко всем известным хворям. Даже к наведённым.

— Вотименно! — подпрыгнула Киоми на месте, от чего ее тугие черные косы хлестнули по плечам сидящего рядом Ветриса. — А его слуги, как и он, пока не несли потерь!

Настал черед замолчать уже Лаитан.

— Я ничего не хочу сказать про властелина севера, — снова подал голос Ветрис, — но зло, хворь и боль — это традиционные орудия Тьмы, к которой принадлежит хозяин Замка.

Морстен доел ужин, вытер руки и поднял глаза на красовавшегося своим чеканным профилем Коэна.

«В яму бы тебя, где тхади тренируются, пузырь надутый, — подумал властелин тьмы. — И почему всегда все начинается с обвинений меня во всех грехах?»

— Насчет зла не скажу, близкого знакомства не сводил, — медленно проговорил он, изучая лицо Ветриса, словно диковинную статую. — Но хвори и болезни обычно начинаются с невымытых рук и сточных вод из выгребных ям, сбрасываемых в источники, — Морстен поднял руку, предупреждая возражения, готовые сорваться с губ титулованных спорщиков. — Да, эта чума отличается от подобных болезней, хотя бы потому, что она за десять лиг воняет тем, кого называют Властелином Смерти и Жизни. И да, эта хворь не сразу стала такой.