Яцек Пекара - Ловцы душ

– Твоя жрица… А!

Теперь я знал наверняка, что речь шла об Анне Хоффентоллер. Значит, она противодействовала своему прапрадеду и желала свести на нет последствия заклинания, которое тот создал. Чёрная магия против чёрной магии. О да, здесь, определённо, только инквизитора и не хватало!

Я подошёл и коснулся рамы. Это зеркало было обычным, не магическим предметом, безусловно, красивым и наверняка очень дорогим. На него было наложено какое-то заклятие, но с тем же успехом его можно было бы наложить на стену или шкаф.

– И что будем делать? – Покровительственно спросил он, глядя на меня с превосходством.

Я снова отошёл на несколько шагов.

– До свидания, – ответил я и швырнул подсвечник прямо в зеркало.

Хрусталь со стоном разбился на десятки осколков. Девочки испуганно закричали.

– Нет, нет! – Услышал я.

Я повернулся в их сторону. Старшая смотрела на меня с упрёком и возмущением.

– Он был такой добрый, такой хороший…

– Он обещал нам, что мы будем счастливы! – Выкрикнула другая.

– А ты его убил! – В голосе третьей вибрировала ненависть.

Я задумался, правильно ли я поступил. Может быть, я должен был забрать девушек, а потом люди, присланные в замок маркграфа, досконально изучили бы зеркало. Только я был уверен, что демона в нём уже не будет. Зеркало было лишь калиткой или окном, через которое он наблюдал за нашим миром и из которого ожидал подарка. Что ему стоило отойти от калитки? Я, к сожалению, этим его не убил. Демоны не умирают так легко. А лазейку я предпочёл уничтожить, чтобы он не выкинул какой-нибудь сюрприз. Если речь идёт о чарах, которые её открыли, то у Анны Хоффентоллер будет много времени и много возможностей, чтобы точно ответить на каждый заданный ей вопрос. И чем быстрее и подробнее она будет отвечать, тем меньше пострадает. По крайней мере, именно так ей пообещают...

Теперь девочки были спасены, теперь демонический ритуал не мог уже быть совершён. Конечно, я не мог их освободить сейчас. Лучше будет, если они останутся в этой приятно оформленной комнате до того времени, когда замок Рейтенбаха не станет безопасным местом. Я решил, что близнецы останутся на страже подвалов, а мы с Курносом пойдём в спальню маркграфа, чтобы арестовать и его самого, и Анну. Я подозревал, что, как и в большинстве случаев, достаточно будет пленить командира, положиться на серьёзность Святого Официума, угрожать наказанием за сопротивление и обещать награду за послушание, чтобы все покорно следовали моим приказам. Ибо не сила оружия должна была защитить меня, а авторитет моей профессии. Все знали, что пословица, гласящая: «Когда погибает инквизитор, чёрные плащи пускаются в пляс», более чем реальна. За смерть инквизитора отвечали не только виновные, и не только те, кто находился в их ближайшем окружении, но и семьи виновных. Друзья. Знакомые. Соседи. Поэтому инквизиторов убивали редко, разве что людям затмевала ясность мышления красная волна ненависти. Однако по опыту я знал, что случается это крайне редко. Оказывать сопротивление были готовы только сумасшедшие, либо закоренелые еретики, знающие, что их уже ничто не спасёт от тюремного заключения и допросов. Или могучие феодалы, считающие, что их спасут связи при императорском, папском и епископском дворе. А каждый, кто видел в себе зёрнышко невиновности, хотел убедить представителей Святого Официума, что это зерно на самом деле является огромным валуном. «Я ничего не знаю», «я только выполнял приказ», «мне пришлось», «наверное, я был заколдован»... – каждый хотел получить возможность использовать эти аргументы. Однако если вы встаёте с мечом в руке против инквизитора ни один из подобных доводов не мог служить оправданием. Сопротивление Инквизиториуму можно было бы сравнить с борьбой против волн прилива. Даже если первая волна была маленькой, вы должны знать, что в конце концов придёт столь большая, что смоет вас без следа. Моей задачей было дать понять людям, что стоит сдаться первой волне.

– Идём, – приказал я Курносу.

Я вновь велел Мартину проводить нас, и мы без происшествий дошли до спальни маркграфа. В коридоре перед дверью сидели на скамье двое дворян. Прежде всего, мне было интересно, всегда ли их обязанностью была охрана этой комнаты или это задание было поручено им в связи с моим присутствием. Они оба дремали, опираясь головами на стену. Мы подошли, и я заметил краем глаза как Курнос вынимает нож.

– Не убивать! – Шикнул я.

Сам я схватил дворянина за голову и стукнул ей об стену. Он даже не пикнул.

– Которого из слов ты не понял в приказе «не убивать»? – спросил я, глядя на перерезанное горло человека, которым должен был заняться Курнос. Кровь лила на пол из разорванной артерии.

– Да как-то само собой получилось, – буркнул мой спутник. – Специфика работы...

Я знал, что он хотел его убить. Я знал, что он намеренно не послушался приказа. Только сейчас было не время и не место для вразумления подчинённых. Что я мог ему устроить? Муштру под дверью спальни маркграфа? Так что я лишь похлопал Курноса по плечу.

– Будь немного осмотрительнее в другой раз, мой мальчик, – сказал я. – Сердечно тебя прошу.

– Само собой, Мордимер, – отозвался он.

Я подозревал, что Курнос наибольшим проявлением власти и силы считал лишение кого-либо жизни. И время от времени баловал себя. Между тем, нет ничего более ошибочного, любезные мои. Наибольшим проявлением силы и власти является дарование кому-либо жизни, а ещё лучше сделать так, чтобы предполагаемая жертва даже не знала, кого за это благодарить. Ибо труднее всего побеждать среди молчания и наслаждаться в тайне плодами этой победы. Конечно, я не думал в данном случае о инквизиторской работе, поскольку целью наших действий всегда должно быть спасение. Опорожнение чаши, полной скисшего вина, и наполнение её водой спасения. Такими чашами были богохульники, еретики и отступники, а мы, трудясь в поте лица и идя на любые лишения, самую большую радость получали тогда, когда уста закоренелого врага нашей веры начинали искренне и с радостью славить славу Господа. Но если смирения удавалось добиться легко, то над проблемой искренности, как правило, приходилось усиленно работать...

Я надеялся, что маркграф не закрыл входную дверь изнутри на запор или задвижку. Поскольку это была действительно надёжная дверь. Не думаю, чтобы мы выбили их без помощи топоров или тарана. А ведь я не собирался брать эту комнату штурмом. Как я и говорил, я хотел всё сделать чисто и тихо. Чисто уже не получилось, учитывая, что мы оба стояли в луже крови, струящейся из перерезанных жил привратника, но, по крайней мере, мы могли бы сделать это тихо. Я легонько нажал на ручку двери. Если она не откроется, нам придётся подождать, пока Рейтенбах сам не откроет дверь, либо желая выйти из комнаты, либо желая потребовать, чтобы слуги принесли ему вина или еды. К счастью, ручка поддалась. Через щель между дверью и косяком я увидел просвечивающий тусклый свет. А значит, они ещё не спали, или спали с горящей свечой. И тогда я услышал звуки, свидетельствующие о том, что маркграф и Анна очень заняты, и в связи с этим есть лишь мизерный шанс, чтобы они смотрели на скрытую в полумраке дверь. Я толкнул смелее и проскользнул внутрь, и Курнос последовал за мной. Маркграф и Анна как раз были в процессе того, что я осмелился бы назвать любовным соединением. Рейтенбах лежал на девушке, она сплетала ноги на его шее. Стоны и вздохи чередовались с признаниями в любви. Стоящая у постели свеча озаряла тёплым блеском их тела, но комната была достаточно большой, так что, по всей вероятности, они не могли увидеть нас, скрытых в темноте, даже если бы смотрели. И было не похоже, чтобы им хотелось смотреть на что-то другое, кроме как друг на друга.