Всеволод Болдырев - Зарницы смуты

В таверне было немноголюдно, если не сказать — пусто. Человек пять горожан, и трое странного вида мужчин, в жилетах из шерсти грубой выделки, надетых поверх стеганых рубах.

Хозяин «Кайла» стоял за высоким прилавком и, не торопясь, протирал глиняные кружки. В воздухе витал терпкий запах табака, ароматы подгоревшей каши и пива.

Следом за мной в таверну ввалилась группа рабочих. От них пахло белилами, волосы у многих казались притрушенными белой пылью. Они явно торопились, потому как едва ли не бегом ринулись к прилавку. Пропивали жалование, не иначе.

Повесив плащ на прибитые к стене оленьи рога, я неспешно прошелся через зал к стойке. Рабочие уже ухватили по паре кружек пива, и спешно приканчивали его, заедая странным жареным хлебом, покрытым коркой соли и перца.

Завидев меня, хозяин тепло улыбнулся и, отставив надраенную до блеска кружку, произнес:

— Гостю рады, — он покосился на ножны на моем поясе, — чего изволит воин?

— Две кружки черного эля и ваш знаменитый пудинг, — уверенно заказал я, доставая из кармана полновесный клюдиций.

— Пудинг? — он удивленно воззрился на меня. — Вы уверены?

— Ну да, а такое?

— Да нет, ничего, — хозяин пожал плечами, затем вытащил из-под прилавка резной деревянный ларец. — Пудинг так пудинг.

За заказ он взял на удивление мало — всего четыре крусана. Получив шесть мелких монет сдачи, я двинулся к дальнему столику под лестницей. Наконец-то, почти за месяц странствий, появилась возможность спокойно посидеть и привести в порядок мысли. В одиночестве.

Моя вялотекущая жизнь сделала настолько крутой разворот, что я до сих пор пребывал в легкой эйфории. Подумать только, месяц назад был нищим оборванцем в трущобах богами забытого лордства, а теперь вот, пью вкуснейший черный эль в таверне Бодхардума. А впереди маячит университет, горы клюдициев и служба ордену Стали. Чудеса!

— А жизнь-то налаживается, — прошептал я, с удовольствием отхлебывая из кружки. — Куда запропастился Гродверд?

Пудинг оказался не таким уж и приятным на вид — белая студенистая масса с розовыми прожилками, к тому же постоянно дрожащая. Пах он корицей, молоком, и какими-то неведомыми пряностями. Когда я уже занес над ним ложку, мою руку в воздухе перехватили чьи-то сильные пальцы.

Надо мной стоял Гродверд. Бледный, глаза возбуждено блестели, а на лбу выступили капельки пота.

— С ума сошел? — прорычал он, глядя мне прямо в глаза. — Даже и не думай есть эту отраву.

Резким движением он сбросил миску на пол, расплескав дрожащую массу по полу. Хозяин таверны недовольно заворчал у стойки, но одного взгляда, брошенного разъяренным Рубакой, хватило ему, чтобы благоразумно заткнуться. Потупив взор, принялся скоблить ножом несуществующее пятно на столешнице.

— Ты чего? — Суть происходящего от меня ускользнула.

— Эта дрянь, — он указал на пол, — похуже вашего Хвороста будет. Дай-ка угадаю — моряки рассказали, да? Так и думал… Вот ведь сучье племя!

Я сидел ни жив, ни мертв. Оказалось, что мореплаватели продавали в местные таверны, трактиры и закусочные какую-то странную приправу — смольнейк. Где они ее брали — не знал никто. Было известно одно: попробовав однажды местный пудинг, ты превратишься в раба смольнейка. Гродверд, злобно сжав зубы, рассказал, что в последние годы Большой совет издал указ, согласно которому торговля приправой будет караться смертью. Но моряки никогда в жизни не откажутся от столь жирного куска, что непременно повлечет за собой рассвет контрабанды и рост преступности… Вообще, Гродверд оказался умным малым. Сказывалось обучение в университете. Как раз то, к чему стремился я — хотелось узнать о мире как можно больше. Годы, прожитые в неведенье, давили тяжким грузом.

Настроение у Гродверда и без недоразумения связанного со мной оставалось препаршивым. Оказалось, несколькими днями ранее мастер ордена Стали отправился в паломничество к священной в этих землях Скале Слез, и вернется не раньше первого весеннего месяца. Так что выбор у нас был скудный: либо мы ждем мастера в столице, и я не успеваю к началу учебного года, либо нам придется отправиться прямиком в обитель Серых рыцарей. И то и другое решение не пришлись мне по душе, но опаздывать в университет было бы большей глупостью.

— А где этот обитель? И что это вообще такое?

— Трогдум. Замок на юге Мискарелля, — проговорил Гродверд, ковыряя вилкой остывший ростбиф. — Поганый край. Но устроились рыцари неплохо. Тренировочный лагерь есть, кузница своя, подводы продуктовые каждый месяц… Баб они, правда, не жалуют, но что уж тут поделать. Мир безумен — от желающих присоединиться к братству отбоя нет. Юнцы хотят ходить в пудах стали, с мечами у поясов и бить кронов…

Кроны. Я слышал о них еще в Ромбаде. Самые страшные создания Кристалла. Поговаривают, что в кронах смешались начала многих существ, при этом основой была не человеческая сущность. Не хотелось даже думать о том, как выглядят эти создания. Про путешествие через их земли вообще молчу.

— Значит, — сказал я, — отправимся в земли мутантов и рыцарей, предпочитающих доспехи — бабам?

— Боюсь, что бабам они предпочитают отнюдь не мечи… или — мечи, но не из стали. — Усмехнулся Гродверд. — Прогулка не из приятных, но делать нечего. Не сидеть же здесь до весны? А то от скуки сопьемся к демонам…

Мы прибились к небольшому отряду охотников, что последний раз в этом году отправлялись в мертвые земли. За толстую шкуру кронов неплохо платили местные кузнецы и скорняки, так что понять этих суровых людей, с длинными луками за плечами, можно было. К тому же, заморские богачи давали хорошую цену за рога, копыта и хвосты более редких мутантов все еще обитавших в пустошах. Многие местные мужчины выбирали для себя охотничью стезю, но лишь единицы из них доживали до старости. В мертвых землях опасность подкарауливала за каждым углом.

В столице поговаривали, что охотники годом ранее возвели небольшое поселение неподалеку от Трогдума. Предполагалось, что в скором времени там появятся первые дубильни, лавки и мастерские.

Серые рыцари смотрели на нежданных соседей сквозь пальцы. Преград не чинили, но и помощи от них ждать не приходилось. Воины посвятили жизнь борьбе с порождениями Кристалла, и всего остального мира для них словно не существовало.

— Эй, молодой! — окликнул меня невысокий бородатый мужик, в грубом кожухе с отороченным мехом воротником. — Ты б не сильно мельтешил здеся, а? А то мне во-о-он те вот кустики не нравятся…

В мертвые земли мы въехали дня три назад. Местность не особо изменилась, только стали чаще попадаться заросли колючего кустарника, да деревья росли кучнее и выглядели покрепче. Но, несмотря на ожившую, как казалось, природу, сам воздух здесь был пропитанным смертью.