Галина Романова - Дороги богов

Женщина словно прочла что-то в его глазах. Мягко, осторожно потянулась к нему и коснулась губами его губ…

Малое время спустя она тихо выскользнула вон, по-прежнему кутаясь в мужнин плащ. Во влазне было темно, в дружинной избе царила полная тишина, и Роса, улыбаясь своим думам, сперва наступила на что-то живое, а потом уж поняла, что она тут не одна.

Первый крик, готовый сорваться с губ, замер. Она шарахнулась назад, уже собираясь распахнуть дверь в горницу вожака и нырнуть обратно под защиту его рук и широкой уверенной спины, когда тень, на которую она наступила, поднялась, и Роса скорее по знакомому сопящему дыханию признала Волчонка.

Прищуренные глаза Недоноска светились в темноте, как у лесного кота, и в их сиянии не было ничего доброго. Он лежал на полу, свернувшись калачиком у порога, когда его разбудил толчок.

— Волчонок? — слабо улыбнулась Роса. — Ты что тут делаешь?

Тот угрюмо смотрел на нее исподлобья, раздувая ноздри.

— Ты что, сторожил Тополя? Я тебя разбудила? — Роса протянула руку, чтобы, как бывало, потрепать вечно лохматые русые вихры парнишки, но тот отпрянул с проворством дикого зверька. — Ты обиделся?.. Прости, я не заметила тебя!.. Что ты молчишь?

— Не ходи сюда, — выдавил Волчонок.

— Почему? — удивилась Роса.

Волчонок промолчал, отводя глаза, и это молчание было яснее всяких слов.

— Глупенький, — улыбнулась женщина и, не обращая внимания на его сопротивление, все-таки потрепала его по голове. — Я люблю его!.. А ты не ревнуй! Когда-нибудь ты сам вырастешь и поймешь, что это такое. А пока не сердись…

— Если ты придешь сюда еще раз, — потупя взгляд, тихо молвил Волчонок, — я тебя не пущу.

Первым порывом Росы было метнуться назад, к вожаку — пусть рассудит. Но вместо этого она внимательнее посмотрела на упрямо склоненную голову Недоноска и скользнула мимо. Парень знал, что говорит, — до новых Комоедиц у нее на Тополя не было никаких прав. А там поглядим…

Как началась худая полоса в ночь после Перунова дня, так она и длилась на другое утро. Чтобы разогнать подступающую тревогу, Тополь вторично ходил в боевой поход. Но единственный драккар викингов, встреченный на десятый день, едва завидев «Тур», показал корму и ринулся удирать во все лопатки, так что догнать его не удалось. Его преследовали почти трое суток, выбиваясь из сил, и загнали в открытое море, но так и не сумели настичь.

Пришлось возвращаться ни с чем. А дома ждала новая неудача — пока вожак гонялся за урманами, самовольно ушли, пользуясь предоставленной им свободой, гости-пленники свеи. Их драккар «Дракон» был давно готов к отплытию и ждал своего часа в корабельном доме. Никто не подумал задержать людей Эрика Торвальдссона — тем более что с ними ушли викинги кормщика Асмунда.

Узнав про это, Тополь сразу понял, почему, едва появился второй драккар, Асмунд стал готовить себе замену из словен и отправил с Тополем малоопытного парня. Не иначе как сговорился с Эриком Торвальдссоном в надежде, что кормщик-новичок не совладает с норовистым «Туром». Асмунд как в воду глядел — урмане ушли от погони, но драккар все-таки вернулся в крепость.

Впрочем, о предательстве Асмунда Тополю задумываться было некогда — вместе с этими новостями пришла и еще одна.

Уже третий день как его ждали.

Незнакомый всадник подъехал к воротам крепости поздно вечером, перед самым закатом, и, несмотря на окрики стражи, не перемолвился с ними словом до нового рассвета. Привязав коня к кустам, он разлегся прямо на земле и лишь утром сообщил, что приехал, чтобы повидать вожака. Весть о том, что Тополя нет, его не смутила — он ответил, что готов ждать его возвращения хоть целый год, и отказался пройти в ворота и сказать, зачем приехал в стаю. По виду, одежде и речам его выходило, что он тоже из лесовиков, но держался он со стаей Ломка Тура настороженно, как с недругами.

Выслушав повесть Медведя о странном госте, Тополь махнул рукой — давай его сюда.

Приезжий явился в гридницу к вечере. Отроки уже подавали на столы последние миски и ложки, и вожак уже держал в руках каравай и нож, готовясь угостить домашний огонь. Бесстрашно шагнув из-за широкой спины Медведя, приезжий легко и весело поклонился всей стае.

Был он невысок ростом, худощав и гибок, как девушка, с улыбчивым красивым безусым еще лицом, на котором задорным огнем горели черные глаза. Такие же темные непослушные волосы шапкой торчали на голове. По виду он и правда ничем не отличался от лесовиков — разве что висевший за спиной меч был украшен золотом, а на узорном поясе болтались в богатых ножнах два длинных иноземных ножа. Сорвав с головы шапку, он засунул ее за пояс, скинул дорожный плащ-мятель и, не спросясь, легким шагом, проскользнул мимо отроков к печи, коснувшись ее кончиками тонких по-девичьи пальцев. Этот жест напомнил Тополю Волчонка. Тот, сидевший неподалеку, весь подобрался, словно почуял в приезжем угрозу.

— Вечер добрый, гость дорогой! — окликнул его вожак. — Гляжу я, не первый раз ты в путь отправился, раз сметлив так! Кто ж ты таков да откуда прибыл?

— Твоя правда, хозяин ласковый, не первый день я в дороге, — на наречии лесовиков, удивительно чисто отозвался гость, обратив на Тополя ласково-насмешливый взгляд. — А только прежде, чем беседу заводить, пригласил бы ты меня хлеб-соли твоей отведать! А там авось и сыщется, что хорошего друг дружке сказать!

Не дожидаясь приглашения, он прошел к дальнему концу стола и присел, молча ожидая, пока и его оделят ложкой. Тополь сдвинул брови, но кивнул, и близстоящий отрок обслужил гостя.

До самого конца вечери тот не вымолвил ни слова, но едва вожак поднялся, вскочил тоже и решительным шагом последовал за ним, на ходу подхватывая с лавки мятель. Не спускавший с приезжего глаз Волчонок бросился было за ними, но гость захлопнул дверь перед самым его носом.

Оказавшись в своей горнице, Тополь второй раз за вечер посмотрел на гостя. Мальчишка больше, чем раньше, показался ему девчонкой в мужских портах с отрезанной косой — только блеск глаз не позволял усомниться. Он с независимым видом обвел взглядом стены клети и задержал взор на Мече Локи. Веселая ухмылка враз сошла с его губ.

— Тебя ли, — облизнув губы, заговорил гость, — звали прежде Олавом Эрикссоном, четвертым сыном Эрика Олавссона по прозвищу Медведя из рода Ингвио-Фрейра?

— Да, меня, — кивнул Тополь.

— И не тебя ли, — мальчишка по-прежнему не смотрел на него, — назвал своим приемным сыном Ворон, княжич из рода потомков Славена, сына Русова?

— Меня.

— Тогда, — гость наконец-то оглянулся на хозяина, — я приехал к тебе. Зови меня Пеплом, сыном Падуба.

— Зачем ты приехал, Пепел, сын Падуба?

— Затем, что близок Срок, и ты должен последовать за мной.