Галина Романова - Дороги богов

Мир неуловимо быстро изменился. Тополь покинул крепость над устьем Невы в самом начале осени, когда в косах берез только появляется первая седина, а здесь уже завершался месяц листвень — листва на деревьях полыхала осенним пожаром и мерно сыпалась с ветвей. Стоило тронуть березу, явор, ольху или рябину, как с них дождем обрушивалось на землю облако листвы. Порывы ветра оголяли заросли на глазах.

Склоны становились все круче, а тропа все уже, и скоро опять пришлось большею частью идти пешком, ведя коней в поводу. На пути не попадалось ни приметных деревьев, ни камней с высеченными на них знаками, но Пепел пробирался вперед так уверенно, словно его тянули на веревке.

Потом зарядили дожди. Ветер словно загодя готовился к приходу осени. Он пригнал откуда-то тучи и настелил их в небе в несколько слоев. Стиснутые со всех сторон тучи не выдержали — и разразились потоками ливней. Дожди в один день смыли с лесов остатки ярких красок осени, превратили толстый шуршащий под копытами коней ковер листвы в мокрую подушку. Огорченный провалом своей затеи с тучами, ветер носился под дождем, мокрый, холодный, злой, и, как голодный пес, трепал ветки, срывая последние листья.

Дорога стала вовсе плохой. Тропа размокла от дождей, вечером нельзя было отыскать ни единого сухого прута для костра, так что приходилось обходиться давними припасами и сушить одежду на себе. Лошади, перебивавшиеся отавой и желудями, спали с тела.

Пепел не обращал внимания на непогоду. Дождь, ветер, холод, сырость — ему все было едино. Он засыпал на подушке из мокрой холодной листвы, завернувшись в плащ, а утром вскакивал как ни в чем не бывало и тормошил Тополя, торопя пуститься в путь. Он стал малоразговорчив, и от него нельзя было добиться ни одного сколько-нибудь вразумительного ответа ни на один вопрос. Тополь даже начал потихоньку проникаться уверенностью, что его проводник заблудился.

Тем временем последние долины остались позади, а с ними и леса. Путники пробирались высокогорными лугами, где среди полегшей и вымокшей отавы кое-где попадались корявые деревца или заросли стланика. Здесь вовсю гуляли северные ураганные ветры, и именно они принесли весть о том, что приближается море.

Его тихий басовитый гул они услышали как-то под вечер на третий или четвертый день пути, когда ненадолго прекратился вой ветра в камнях. Северное море рокотало где-то далеко впереди, неимоверно далеко — и в то же время удивительно близко.

— Скоро, — прошептал Пепел, по-собачьи нюхая воздух.

В ту ночь выпал первый снег.

Он все еще шел, мелькая в сереющем вечернем воздухе бесформенными ошметками, когда за его плотной завесой вдруг неожиданно возник крутой обрыв. Рокот моря, упрямо и остервенело бьющегося лбом в скалы, гас, увязая в баюкающем колдовском шепоте падающего снега, и угольно-черная каменная громада вставала из волн, как призрак.

Это был огромный замок-башня, вырубленный из скалы, на которой он стоял. Высокие стены с заборолами, надвратная башня и высящиеся за нею остроконечные кровли, увенчанные искусно вырезанными из того же камня головами невиданных зверей, опирающийся на столбы пролет моста — все каменное, нигде ни щепки дерева. Так, по крайней мере, казалось в надвигающихся ночных сумерках изумленному Тополю. Только в полузабытых сказаниях скальдов и повестях, рассказываемых лесовиками о далеком прошлом Йотунхейма, слышал он о домах, построенных из камня, но не верил этому до сего мига. И вот оно, жилище богов, встающее из моря, перед его глазами!..

В душе родился страх, приковавший его к земле, и, если бы не Пепел, что, ведя уставшего коня в поводу, первым ступил на шероховатый камень моста, он бы не решился шевельнуть и пальцем.

В надвратной башне, сложенной из каменных глыб, в узких окошках горел огонь. Проем ворот был открыт, и, словно зубы насторожившегося зверя, в полутьме тускло поблескивала кованая решетка — каждый прут был толщиной с хорошее копье и был заточен не хуже. Упади она — пронзит насквозь и человека, и коня под ним. Должно быть, боги следят, чтобы никто зря не переступал порог их обители, и карают недостойных страшной смертью. Но все обошлось, и они ступили на двор, который оказался выложен деревянными плитами-горбылями, как улицы в городах Гардарики.

Несколько человек выступили из темноты, приняли лошадей, уводя их вглубь, а Пепел, спокойно взяв Тополя за руку, поднялся на высокое крыльцо, украшенное затейливой резьбой. Камень ожил под рукой неведомого мастера — листья, травы, цветы, змеи и птицы казались живыми, только оцепеневшими под чужим взором. Не дав рассмотреть убранства всхода, мальчишка шагнул внутрь замка.

Узкие проходы оказались сложенными из дерева — где чуть ошкуренных бревен, где тесаных досок, покрытых резьбой и росписью. Лишь кое-где для опоры потолка были оставлены каменные столбы, изузоренные снизу доверху, — на них крепились освещавшие путь факелы.

Поскрипывающие под ногами ступени вели вверх. Затаив дыхание, Тополь послушно шел за Пеплом, который шел по обители богов так уверенно, словно родился и вырос в этих стенах.

Наконец они остановились. Дальше путь им закрывал тяжелый полог, скроенный из звериных шкур. Из-за него снизу пробивался слабый золотистый свет и тепло — после ветра и снегопада снаружи это ощущалось особенно ясно. Чувствовалось, что там горит огонь. Слышались голоса.

Пепел вдруг заволновался, сунул острый нос в щелку, нырнул обратно и, приподнявшись на цыпочки, жарко зашептал Тополю на ухо:

— Встанешь, где я укажу! Смотри и слушай, запоминай, только — чур! — ни звуком, ни шорохом себя не выдай!.. Гляди, чтоб они тебя не заметили!

Отступив затем на полшага, он толкнул Тополя на свое место у стены между округлым боком каменного столба и шкурой, от которой крепко и тяжко пахло зверем, и исчез прежде, чем Тополь успел открыть рот.

Оставшись один, он попробовал выглянуть наружу.

Прямо перед ним открывался вид на узкий длинный зал, дальний край которого терялся в полумраке. Освещен был лишь ближний — здесь жарко горел огонь в открытой печи-каменке, подле которой висела шкура, за которой укрылся Тополь. В середине зала придвинутый ближе к очагу стоял стол с остатками трапезы. Вокруг него расположились… люди?

Шестеро сидели у стола на лавках и резных стольцах, еще трое стояли, сложив руки на груди, за их спинами.

Во главе стола, положив на него руки, спиной к Тополю, сидел мужчина средних лет с сединой в длинных рыжих волосах в расшитой славянским узором рубахе. За его спиной замер плечистый парень в одежде из хорошо выделанной кожи. Двуручный меч в украшенных золотом ножнах висел у него на спине.

По правую руку от рыжеволосого сидели две женщины — помоложе, лет двадцати от силы, по всему видать, словенка, крепко сбитая, в боевом доспехе, с лежащей на коленях толстой косой. Женщину рядом с нею Тополь сперва не разглядел и узнал лишь когда она повернулась к стоявшему за спиной у молодой хоробрки воину — это была встреченная им много лет назад на Суде богов Берегиня. Старуха не переменилась ничуть и тоже красовалась в доспехах и кольчуге. Ее собеседник — смуглый узколицый витязь, облитый кольчугой с ног до головы, как змея кожей, — выслушал ее тихую речь, сказал: «Да, матушка, сейчас» — и вышел неслышными шагами.