Стивен Тьмы - Кузница Тьмы

- Зависит, - буркнула она, - от того, что я нашепчу им в уши.

Ощутив тепло ее дыхания на затылке, Аратан поспешил перейти к жеребцу, снимая упряжь.

Она перешла за ним.

- Тирания процветает, - сказал Драконус с другого конца комнаты, - хотя по всем расчетам должна страдать от голода.

- Бедность рождает стычки, Сюзерен. Ты об этом? Голод послал моих детей против Тисте.

- Голод по железу. Нужда была создана, оправдания измышлены. Но это ветхий спор. Я тебя простил, но лишь потому, что ты проиграла.

- И я взвесила твое великодушие, Сюзерен, и нашла легким. Но как скажешь. Это в прошлом.

Когда ее рука скользнула над левым бедром Аратана и погрузилась в пах, Драконус проговорил: - Оставь, Килмандарос.

Рука отдернулась, Килмандарос отошла. - Ночь юна, - сказала она, улыбаясь. - Я знаю его желания и готова ублажить. Это между ним и мной, ты ни при чем, Сюзерен.

- Мои слова тебя отвратят.

- Ты расхолодишь меня? И его?

- Боюсь, Аратан перестанет тебя волновать. Не в том мое намерение, это будет лишь следствием того, что я вынужден рассказать.

- Тогда оставь до утра.

- Не могу.

- Ты никогда не понимал наслаждения, Драконус. Делаешь любовь хрупкой, когда она проста, полнишься неистовством, когда нужна сдержанность. Однажды я могу провозгласить себя богиней любви - что думаешь, Сюзерен? Не порадует ли тебя этот аспект, как любовь приветствует ночь, как нежность приветствует темноту?

Закончив с лошадьми, Аратан перенес в центр помещения тюк с посудой. Зажег фонарь и разложил котелок, подпорки и еду. Кто-то вынул четыре плиты пола, создав яму для костра; разжигая фонарь, Аратан поглядел вверх, но скудный свет не позволил увидеть потолок. Впрочем, он ощущал дуновение из каминной трубы. Потом он поискал топливо там, где указал отец, но нашел лишь десяток больших сухих кусков навоза.

Занимаясь делами, переходя с места на место, он чувствовал неотвязный взгляд.

- Что думаешь, сын Драконуса? - спросила она. - Стать мне доброй богиней любви?

Сосредоточившись на разжигании огня, он не сразу отозвался: - Вы предлагали бы громадность томления, коего никто не смог бы удовлетворить, миледи. Вы взирали бы на несчастный мир.

Дыхание ее прервалось.

- А если так, - продолжал он, следя, как дымок поднимается над огнивом, - можете уже считать себя богиней любви.

- Сюзерен, я возьму твоего сына на ночь.

- Боюсь, что нет. Он охвачен томлением юности. Ты предлагаешь слишком много, и он алчет затеряться в тебе.

Аратану показалось, что лицо охвачено пламенем. Отец может проследить любой ход мысли, глубина его проницания ужасает. " Я слишком ясен. Мысли мои идут по затоптанным дорожкам, любое желание выдает себя. Я письмена, читаемые всеми. Отцом. Азатенаей. Ферен и Ринтом. Даже Раскан не находил тайн в моей истории.

Однажды я сделаюсь неведомым для всех.

Кроме Ферен и ребенка".

- Словами своими, - заявила Килмандарос, - ты показал слабость Консорта. Ты нашел любовь, Драконус, но страшишься ее унижения. Да, поистине падшая богиня: гляжу тебе в глаза и вижу мужчину, разоблаченного ужасом.

- Твой сын свершил убийство в компании Эрастраса, - сказал Драконус.

Аратан закрыл глаза. Пламя костра, над которым он согнулся, проталкивало сквозь веки тепло и свет, но не сулило утешения. Он слышал ее близкое дыхание, и звуки наполняли слух отчаянием.

- По какому праву ты выдвигаешь обвинения? - спросила она.

- Они с полубратом - убийцы Кориш. Они основали власть на крови ее и смерти. Ныне бредут они по земле, залитые кровью и, как сказал мне сын, несут ее с гордостью. Возможно, твой сын менее горд, ведь он не показался. Пусть так. Созданное для меня Эрастрасом выковано в крови.

- Сечул, - прошептала Килмандарос.

- Ты слишком мудра, чтобы сомневаться в моих словах. Если в моих глазах ужас, он ничто пред твоим.

- Почему не бежишь, Сюзерен? - спросила она. - Худ не простит соучастия в убийстве жены!

- Я взгляну ему в лицо. Он скован в Башне Ненависти.

- Лучше надейся на прочность цепей!

Услышав топочущие шаги в направлении Драконуса, Аратан открыл глаза. Увидел сжатые в кулаки руки и подумал, не ударит ли она отца. Однако Килмандарос замерла. - Сюзерен, ты вечно будешь ребенком в мире? Бежишь к любой бреши, затыкая телом! Предлагаешь собственную кожу, чтобы закрыть чужие раны! Но есть то, чего даже тебе не починить. Неужели не понимаешь?

- Что сделаешь ТЫ? - спросил он.

Она отвела взгляд. - Нужно найти сына. Нужно отвернуть его от такого пути.

- Ты проиграешь, Килмандарос. Он словно повенчался с братом, и сейчас Эрастрас плетет сеть вокруг К'рула, и волшебство, прежде отдаваемое всем, кто готов протянуть руку, ныне связано с кровью.

- Он отравлен, мой сын, - сказала она, разжимая руки и отворачиваясь. - Как и Эрастрас. Бесполезный отец отравил глубины их душ.

- Если найдешь их, - посоветовал Драконус, - убей. Убей обоих, Килмандарос.

Она закрыла лицо руками. Тело содрогнулось.

- Лучше оставь нас, - сказал отец нежным тоном. - Никакая стена из камня не выстоит перед твоим горем, тем более мягкая плоть. Ради всего достойного, Килмандарос, я сожалею о сказанном. Более того, сожалею о своем соучастии в преступлении.

Тут она покачала головой, на открывая лица. - Если не ты, - шепнула Азатеная, - то кто-то другой. Я их знаю, понимаешь ли…

- Они попытаются переубедить тебя. Берегись хитростей их ума.

- Я их знаю, - повторила она. Выпрямилась, сдерживая себя. Взглянула на Аратана. - Сын Драконуса, пусть желания не сделают тебя слепым к своим достоинствам. - Собрала мокрые меха и пошла к выходу, но замерла на мгновение, глядя на шипящую стену ливня. Руки сжались в кулаки. - Как и дождь, я буду рыдать в долине. Горе и ярость поведут мои кулаки, будет гром и молнии, как подобает богине любви. Да бегут все с пути моего.

- Осторожнее, - сказал Драконус. - Не всякая башня пуста.

Она оглянулась. - Сюзерен, прости за грубые слова. Твой путь не менее опасен.

Он пожал плечами: - Истины всегда ранят нас, Килмандарос.

Она вздохнула. - Легче окружить себя ложью. Но ни одна сказка меня не утешит.

- Как и меня.

Накинув меха, она вышла во внешнюю тьму.

- Лучше бы, - сказал Аратан в тишине, наступившей после затухания ее шагов, - ты оставил меня дома.

- Горе - могущественное оружие, Аратан, но зачастую оно ломает своего носителя.

- Не лучше ли облачиться в сожаления? - Он поглядел в темные глаза отца. Тот внимательно его изучал. - Возможно, меня легко раскусить, и я не могу давать тебе советов. Но последние слова, слова предостережения… я готов вернуть их тебе. Ты не можешь исправить всё, отец. Достаточно ли попытаться? Не представляю, что ты можешь ответить. А хотелось бы…

Откуда-то издалека донесся грохот грома.