Павел Канаев - Волчьи стрелы

Юный ратник люто взглянул на старшего товарища, но промолчал.

— Кузнец, здрав будь! — грянул Драгомир, перекрикивая стук молота и шипение горна, когда дружинники вошли в кузницу.

На мгновение Фока замер, затем расправил могучие плечи, отложил в сторону молот и повернулся лицом к незваным гостям.

— Мы по поручению князя Невера пришли за тобой. Государю снова служба твоя надобна, — продолжил рыжебородый.

— Что же, это честь для меня — государю послужить. Моя кузня всегда к его услугам. Что надобно выковать, сколько да к какому сроку? — спросил кузнец, окуная щипцами раскаленную заготовку подковы в кадку с ледяной водой.

— Да нет, Фока, не князю ты теперь будешь мечи да зерцала ковать. Вот уж повезло тебе, впрямь как утопленнику. Каан Орды поганой, Тюхтяй, хочет тебя во служение к себе, в Орду забрать. В грамоте своей требует от князя, чтобы выдал ему сына, Белту-хана царевича, поминки богатые да тебя, Фоку кузнеца. Иначе не пойдет от Сеяжска прочь, город пожжет и разграбит. Уж не ведаю, как прознал про тебя басурманский царь, каким ветром ему в лапы безделицу, тобою выкованную, занесло. Да только не взыщи, кузнец! Князь милостив. Но для спасенья многих одним жертвует. Придется тебе в Орду отправиться.

— Да как же так, дружинные? Как же кровинушки мои, супружница с доченькой? Ведь пропадут без меня! Ладно меня — их-то пожалейте! — взмолился Фока.

— Не страшись, княже им богатое довольствие назначил, нужды им ни в чем не будет! И в обиду тоже не дадим. Ежели кто на них худое замыслит — обороним, не сомневайся.

— Батюшка! — прозвенел тонкий детский голосок.

Худенькая девочка лет семи вихрем ворвалась в закопченную кузницу и мертвой хваткой вцепилась в отца. Она так крепко обняла Фоку за талию тонкими ручками, что у могучего кузнеца перехватило дыхание. От слез ее зеленые глаза искрились изумрудным блеском.

Варя пыталась что-то сказать, но все ее слова разбивались о ком в горле, как волны о скалы, вырываясь невнятными всхлипами.

— Ну что же ты, кровинушка? Ну не плачь, не плачь, никуда твой батька от тебя не денется! Вот службу князю сослужу и вернусь тут же! Вы же у меня — свет в оконце. Все сладится, дочка, вот увидишь, — шептал кузнец, поглаживая огромной мозолистой рукой золотистые кудри дочери, в которых пылали языки алых вкосников.

Фока поднял глаза и увидел молодую жену. Застыв в дверях, она беспомощно наблюдала за тем, как в один миг рушилась вся ее жизнь. Кузнец не проронил ни слова, но во взгляде мужа она прочитала все, что он хотел ей сказать.

«Прощай, жизнь моя, любовь моя! Себя береги и Варечку нашу! Да прибудет с вами милость Божья!»

Изо всех сил стараясь сдержать слезы, чтобы еще больше не смутить и без того напуганную Варю, красавица Лебедь едва заметно кивнула мужу в ответ.

Владимир смирился со своей участью и, тихо нашептывая молитву, ожидал смерти. Идти дальше сил не осталось, да и не было никакого смысла. Позади — враг, впереди на десятки, а возможно, и сотни поприщ зловещим темным морем разросся непроходимый бор. Юноша лежал на влажной, усыпанной хвоей и листьями земле и смотрел наверх. Кроны и ветви деревьев смыкались куполом, усеянным светлыми брешами, словно золотыми звездами.

Он даже не помнил, как ему удалось в таком плачевном состоянии уйти далеко в лес. Последнее, что осталось в памяти, — как земля ушла у него из-под ног, и он камнем полетел вниз с крепостной стены. Упади Владимир не в воду, а чуть правее, на валуны, — и его мучения уже бы закончились. Но судьба решила напоследок еще немного над ним поглумиться. Нога нестерпимо ныла; при каждом движении будто в очередной раз кто-то вонзал в его рану острое лезвие. Его пылающим от жара телом овладела дрожь, а зубы упрямо чеканил друг о друга ритмичную дробь.

Неожиданно ближайшие кусты зашуршали, послышались тихие, почти невесомые шаги — это явно был человек.

— Люди доб-доб-доб-рые! — проревел он из последних сил. — Подсобите! Изб-бавьте от мук — убейте м-мменя, а что есть у меня — все б-берите, на том свете не надобно!

Ветви малинника медленно раздвинулись. Но вместо какого-нибудь босяка, лесовика или ватажника из зарослей вышла совсем юная девица.

— Т-ты ведь не человек? Ты ведь ангел, д-да, пришла забрать меня?

Владимир и впрямь принял ее либо за ангела, либо за предсмертный бред. Льняная сорочица, расшитая красными нитями и подпоясанная на осиной талии пенькой, подчеркивала стройность ее стана. Длинные белокурые локоны на языческий лад свободно обтекали лицо и нежную шею; на лбу желтел берестяной обруч.

Подойдя к раненному, она наклонилась так близко, что Владимир смог разглядеть ее во всей красе, несмотря на полумрак. Девичье личико вдруг засияло улыбкой, и на щеках, румяных как наливное яблоко, задорно заиграли ямочки. Глаза цвета васильков смотрели на него весело и приветливо, как на желанного гостя.

— Краса, коли ангел ты, забирай скорей мою несчастную душу. Коли человек, убей, молю! — прохрипел он из последних сил.

Взгляд красавицы скользнул с его бледного влажного лица на стальную броню; брови ее осуждающе сдвинулись.

— Убить, говоришь? — ответила она. — Вам все мало? Смертушки все ищете себе и другим. Почто люди на людей смертным боем идут? Не друг с другом людям биться надо. Есть ворог, что не будет разуметь, какого ты роду-племени.

Девица потянулась к его поясу и достала из сафьянных ножен острый кинжал. Ловким движением она рассекла окровавленные перевязки у него на бедре и суконную ткань портов. Страшная рана уже давно загноилась, а кожа вокруг зловеще почернела.

Она приложила свою мягкую ладонь прямо к его ране, но вместо боли Владимир вдруг почувствовал облегчение. Красавица тихо шептала какие-то странные, неведомые слова, и с каждым мгновением ему становилось все лучше. Владимир заметил, как деревянный оберег у нее на шее — квадрат с множеством ломаных линий внутри — вдруг задымился, а вскоре и вовсе раскалился и покраснел, словно горячий уголь.

Резко отдернув руку, она повалилась на землю без чувств.

— Краса, краса! Что ты, девица? — окликнул ее Владимир без малейшего намека на заикание.

Он вскочил на ноги — рана все еще ныла. Однако от начавшейся гангрены и жара не осталось и следа. Юнец аккуратно взял незнакомку на руки, но, взглянув на нее вблизи, ужаснулся. Только что юное лицо было изрыто глубокими старческими морщинами, а белокурые локоны стали белее снега. Она открыла глаза, и кожа ее вмиг разгладилась и зарумянилась, точно от молодильных яблок, волосы тут же вернули золотой блеск.

Уронив свою спасительницу, что есть прыти он бросился наутек. Пробежав всего пару аршин, Владимир споткнулся о корни деревьев, вздувшиеся на земле, точно вены на жилистой руке, и рухнул.