Кира Соловьёва - Одиночество на земле

Однако следующий фрагмент памяти заставил его забыть обо всем. Это была осень, Сезон Дождей. Вопреки названию в небе — ни облачка, солнце яркое и теплое. На деревьях пламенеет желтая, красная и оранжевая листва.

Гитак и маленький Альтвиг выбрались на дорогу, напросились в попутчики к угрюмому мужику. Тот, подгоняя уставшую кобылу, вез в город тюки шерсти и двух людей. Первый, страшно избитый, с перевязанной головой и хрупким, женственным телом, лежал на мокром от крови одеяле. Второй — наверное, его друг, — устроился на краю обрешетки. Его взгляд блуждал по рощам, огородам и далеким крышам домов — в двух выстрелах отсюда была деревня.

Ученик заклинателя покосился на раненого, и Гитак его одернул:

— Не надо. Парень — не жилец.

Но взрослому Альтвигу он запретить не мог. Будущее не существует для прошлого. Инквизитор, широко распахнув глаза, уставился на своего давнего попутчика. Такого же, как сейчас. Черных кошачьих ушей не видно — прячутся под повязками, но лицо вполне узнаваемо, несмотря на ссадины и синяки. Тот, прежний Рикартиат бредил, цеплялся за уголок одеяла, звал кого-то, плакал. И был совсем рядом с тем, кого в итоге ждал на одиннадцать лет дольше.

Маленький Альтвиг болтал ногами, беззаботно беседуя с Гитаком. Тот рассказывал ему о демонах, заостряя внимание на неоспоримом факте: их нельзя победить. А если и можно, то ценой по меньшей мере сотни жизней. Лишь немногие из демонологов способны справиться с теми, кого порой призывают. Обычно они строят расчет вроде: призову, натравлю на противника и смоюсь, пока жареным не запахло.

Инквизитор улыбнулся. Да. В детстве он очень любил легенды, и легенда о шэльрэ казалась самой чарующей. Что удивительного в их гневе, если Бог — самый первый, темный Бог, сотворивший людей и птиц, прогнал шэльрэ с единственного клочка живой земли, принадлежащего им по праву? На месте изгнанников парень тоже бы рассердился, тоже гонял бы ангелов и на дух не переносил людей. К тому же Нижние Земли представлялись ему красивым, по-своему интересным местом.

— Эй, Эстель, — возобновил попытки парень. — Тебя там еще не убили?

Нет ответа. Впрочем, Альтвиг не удивился. Он сел на траву и стал следить, как сменяют друг друга остальные воспоминания. Вот Гитак учит его сражаться, держа в руках короткий рыцарский меч, вот они вместе обедают, слушая захудалого барда в захудалой корчме, вот — посещают храм. Заклинатель говорит, что надеяться на помощь Богов — глупость, и надо самому решать проблемы. Мальчик кивает головой. По его мнению, доверять нарисованным фигуркам — не просто глупость, а идиотизм.

Инквизитору было любопытно, что происходит в реальном времени, и на свое прошлое он больше не смотрел. Пока, пройдя через сотню сцен, оно не показало гибель Гитака. Уже стоя на пороге смерти, заклинатель шептал:

— Помнишь, как ты жил в лесу, в старой развалюхе-избушке? По ночам стали приходить призраки, ты испугался и отправился в Оэлтаг. Помнишь? Это я присылал их. Я ощутил твой дар, хотел договориться миром, но сработала одна из твоих ловушек. Она, кстати, здорово обожгла мне ноги… так о чем это я? А, призраки. Это я их присылал. Рассчитывал, что они любого заставят сорваться с места. И… знаешь, мальчик, я рад, что мы с тобой в итоге сошлись. Ты многому научился. Можешь дать фору кому угодно, хоть инквизиции, хоть демонам. Я верю в тебя. Посидишь со мной… еще немного? Я усну, и сразу уходи.

Альтвиг отвернулся. И маленький, и взрослый. Ребенок плакал, парень стоял и застывшими глазами смотрел в угол.

— Ты обещал меня не бросать! Говорил, что я стану настоящим заклинателем… таким, как ты! И… черт бы тебя побрал, дед! Черт… бы… тебя… побрал!

— Прекрати, Эстель. Пожалуйста, прекрати.

Демон промолчал, но картина исчезла. Инквизитор оказался в пещере. Сырая, полутемная, она покрылась мхом и прятала в себе озеро. Альтвиг этого места не помнил. И, как оказалось, не удивительно, потому что она принадлежала не его памяти.

На берегу озера сидел юноша. Изумрудные волосы, васильковые глаза, безупречное тело. Он смотрел вниз, туда, где на дне, прекрасно видимая под слоем чистой воды, лежала женщина. Ее руки и ноги сковали цепи, не позволяя всплыть, а на шее блестел кулон. Присмотревшись, инквизитор понял — он изображает молодой месяц, на котором сидит человек. Мужчина. Полностью обнаженный. Довольно известный символ, герб семьи Элот. Значит, женщина — суккуб.

Она была похожа на Эстеля. Тот же ровный нос, та же линия губ, те же пушистые ресницы. Но лицо более круглое, а пряди, что его обрамляют — бирюзовые. Красное платье обтягивало грудь, но становилось свободным ниже, скрывая фигуру и открывая лишь ноги, обутые в синие башмачки. Альтвига укололо подозрение, будто суккуб беременна. Будто ее утопили, чтобы не допустить рождения ребенка.

Эстель пошевелился, лег, сомкнул веки. Расслабился и уснул. Инквизитор подавил вздох, махнул на инкуба рукой и отправился изучать местность. К его изумлению, выход отсутствовал. Но зато в пещере было много других озер, с не оскверненным трупами дном. В них носились цветные рыбки, ползали водяные черви и колебались водоросли. Кое-где на камнях, лениво квакая, сидели лягушки.

Побродив по пещере с час — а может, и с день, тут было сложно судить о времени, — Альтвиг вернулся к лекарю. Тот был уже не один — рядом устроился точно такой же юноша. Никаких различий между ними не было. Даже движения одинаковые.

— Привет, Эстеларго, — сонно сказал Эстель. — Есть новости?

— Нет. Я просто пришел к тебе.

Инкубы посмотрели друг на друга.

— Ты очень добр. Но я занят.

— Чем? Созерцанием трупа? — скептически уточнил младший.

— Созерцанием трупа матери, — наставительно поднял палец старший. — Это очень важно — помнить, как она выглядела.

— Тоже мне, занятие. Давай лучше в прятки поиграем.

— Давай. Кто вода?

Решая этот вопрос, они использовали считалочку. Эстеларго пожал плечами и отошел, закрывшись ладонями и уткнувшись в густой ковер мха:

— Один… два… три…

Эстель глубоко вдохнул и нырнул, не издав ни звука. Даже плеск воды отсутствовал — брызги поднялись в воздух и в абсолютной тишине опустились. Альтвиг понял, что лекарь укрылся в подоле платья матери. Скривился. Трепетное на первый взгляд отношение оказалось потребительским — на второй. Да, родила. Да, воспитала. Спасибо. А теперь я хочу поиграть, и мне все равно, что мертвые требуют почтения.

— Двадцать три… двадцать четыре… я иду искать, — предупредил Эстеларго. Он заглянул в озеро, бросил камень — тот рыбой скользнул ко дну, не задев покойницу. — Я знаю, что ты там, брат, — заявил инкуб. — Вылезай. И не трогай ее лодыжки! Фу! Зачем прикасаться к трупу?!