Диана Дуэйн - Волшебник в одиночестве

Сейчас это повторялось снова, в темноте, прорезаемой светом двух прожекторов, совершался один из обычных клоунских трюков — езда по кругу на до нелепости крохотном велосипеде, где радиус совершаемых кругов все уменьшался и уменьшался.

Нита не видела в этом ничего забавного. Скорее, это было жалкое зрелище. По кругу, и по кругу, и по кругу… клоун кружился вокруг в тряском неустойчивом движении. По его лицу пробежала слеза смазанной черной краски. Уголки обведенного красным рта уныло опустились. Лицо под белым гримом было неподвижно, словно принадлежало мраморной статуе, безжизненная гипсовая маска. На нем жили только глаза. Они словно кричали: « Я не могу выбраться! Я не могу выбраться!» В этот раз даже клоун не считал происходящее забавным.

Барабаны грохотали снова и снова, как будто объявляя казнь через повешение, а не цирковой номер. Велосипедная цепь скрипела в тишине, царящей в кругу света. В темноте за его пределами бессердечная толпа смеялась и аплодировала, подбадривая. Их аплодисментам аккомпанировало низкое рычание тигров из клеток, скрытых в ожидании своего выхода.

Барабанная дробь не прекращалась. Круги клоуна становились все меньше и меньше, завершались быстрее и быстрее. Колеса его велосипеда отчаянно заскрипели. Толпа буквально ревела.

— Остановите это! — выкрикнула Нита. — Остановите! Разве вы не видите — это убивает его?!

— Так часто, как только возможно, — прорычал тигр. — Но никогда не бывает достаточно часто.

Толпа взревела еще громче.

— Прекратите! — закричала Нита, но никто не услышал.

— Прекратите!

— ХВАТИТ!

Она сидела в темноте, одна. Ей понадобилось три или четыре неровных вдоха, чтобы осознать, что она находится в своей комнате, в кровати и проснулась от своего же крика.

Нита посидела еще немного, молясь, чтобы никто не услышал и не пришел проверить, в порядке ли она. Это было не так, но Нита все же надеялась, что никто не отреагирует.

Ведь никто в доме уже давно не спал спокойно.

Она пробыла в таком положении еще некоторое время. К счастью, никто не появился, и Нита начала понемногу расслабляться, понимая, что произошедшее не было ни для кого неожиданностью, даже если сама она раньше об этом не задумывалась. Сны Дайрин, если той удавалось уснуть в эти дни, были тяжелыми, доводящими до изнеможения. С их отцом происходило то же самое, отличие от предыдущего месяца состояло только в том, что тогда он почти не спал вообще. Не нужно было быть волшебником, чтобы понимать, что он просто боялся засыпать, поскольку каждый раз, просыпаясь, был один … Наконец, его тело взбунтовалось и отреагировало на это тем, что, наоборот, стало спать слишком много, чтобы просыпаться как можно реже. Причины были теми же, и одной мысли о них было достаточно, чтобы глаза Ниты снова наполнялись слезами.

Она откинулась обратно на подушки и вздохнула, снова вернувшись мыслями к своему сну. Это всего лишь сон , подумала она. И, как она ни ненавидела это, дальше мысли пошли по привычному направлению. С тех пор, как мама…

Но она не могла винить маму в этом; в этой боли не было вины ее мамы. Это собственная боль Ниты делала ее ночи столь мучительными. Школьный психолог и консультант в больнице говорили ей то же самое: «Скорбь займет время. Боль проявляется различными путями: старыми повторяющимися ситуациями, странными символическими снами, душевным беспокойством. Попытайся сократить это — и все только затянется.

Пусть все идет своим чередом, позволь горю проходить сквозь тебя со своей скоростью».

Как будто у меня есть выбор , горько подумала Нита. Она пыталась воспользоваться волшебством для борьбы с нарушениями сна, но Учебник прямо сообщил ей, что это приведет к противоположным результатам. Ослабление чужой боли — это одно, а умышленная попытка уменьшить свою боль — совсем другое, и цена за это слишком высока для разумного волшебника. Лучше позволить боли пройти самостоятельно.

Но от подобных здравых размышлений нет никакого толку, когда находишься одна в тихой темной полуночной комнате. Все, что Нита могла сделать, это потереть лицо руками, промокнуть слезы уголком подушки и попытаться уснуть. Вот только этого было недостаточно, так что она просто продолжала тихо лежать, дожидаясь рассвета.

Нита лежала, и ей казалось, что в темноте блестят чьи-то глаза, а тени по углам сгущаются в раскрашенные маски, что заставило ее посильнее зажмуриться. Это просто отражение моей боли, подумала она. Боль выражается в символах, непохожих на реальное состояние дел.

Я хочу преодолеть это. Я хочу снова жить нормальной жизнью…

…Но она понимала, что нормальная жизнь в прежнем ее виде никогда не вернется. Так что ей придется так или иначе строить новую.

Нита повернулась набок и снова попыталась уснуть, но это заняло немало времени: а из теней снов глаза продолжали следить за ней…

Следующим днем был вторник. Уроки прошли для Кита почти незаметно. Он продолжал размышлять над проблемой Тома с «потерявшимся волшебником».

Обнаружить его и идентифицировать не станет проблемой — Учебник укажет на правильного человека сразу, как они окажутся на более-менее близком расстоянии. Но что дальше? думал он, когда прозвенел звонок на четвертый урок. Он взял свою сумку и вышел из класса математики, направляясь к кабинету истории. Я же не могу просто подойти к нему, сказав: «Привет, я странствующий рыцарь, и я приветствую тебя. У тебя какие-то трудности?» Может быть, сначала лучше понаблюдать за ним издалека?

— Эй, Кифи, ты даже не поздоровался!

Кит резко обернулся и обнаружил Рауля Эшмелинга, шедшего за ним след в след. Или, точнее, он обернулся и задрал голову, потому что Рауль еще больше вытянулся в последнее время. Это был довольно тощий белобрысый парень, рост которого позволил бы ему вступить в любую баскетбольную команду — в общем, тот человек, для описания подобных которому и было придумано слово «долговязый». Дружелюбный и общительный Рауль имел склонность придумывать странные прозвища для прочих детей в классе продвинутой истории, кучке психов различных возрастов, которые образовывали единую команду. «Кифи» было сокращенным от «kit fox» [3] kit fox — маленький лис ( англ .) , и это прозвище продержалось дольше всех, когда-либо придуманных Раулем для Кита.

— Привет, Пират, — отозвался Кит. — Извини, замечтался.

— Заметно. У тебя вообще есть привычка бродить ничего вокруг не замечая. Готов к викторине Макиавелли?

— Вот блин, нет… — сказал Кит, когда они завернули за угол и направились по коридору к дверям кабинета. «Макиавелли» обозначало мистера Мака, их учителя истории, и это прозвище ему вполне подходило: он обладал острым расчетливым умом, который делал изучение истории довольно приятным времяпрепровождением. — Совсем из головы вылетело. Ну, я читал это раньше. Если повезет, выживу.