Ник Перумов - Эльфийская стража

На столе — деревянное блюдо с простой ржаною буханкой. Три простые чаши. Кувшин. Больше ничего.

И — сыновья. Гриня, Ариша — бледные, осунувшиеся, особенно младшенький. Плечи поникли, глядит в пол. Ариша — напротив, смотрит прямо, спокойно и строго.

Найда слегка тявкнула, и Гриня тотчас поднял взгляд, губы сами собой дрогнули, расплываясь в улыбке:

— Найда… и ты здесь?

«Подойди, старушка, если хочешь».

Спутница Лемеха вновь слегка тявкнула, резко подскочила к Грине, крутнулась у ног, встала лапами ему на колени, лизнула в лицо, отскочила, точно так же лизнула Аришу.

— Ну, здорово, сыны, — Лемех тяжело опустился на резной стульчик, казавшийся таким хрупким и непрочным. — Здорово, говорю. Вот и снова свиделись.

— Батюшка, — Ариша поднялся, как всегда, как привык, но разом поймал на себе взгляд Грини, смешался и почти упал обратно на стул.

У Грини лицо успело сделаться прежним — пустым, исхудавшим и злым.

— Как живётся, сынки? Как кормят? В войске когда — кормёжка это первое дело. Артельщики завсегда воруют, это уж как повелось, но нельзя, чтобы совсем уж борзел бы, чтобы мясо б из котлов удочкой вылавливал. Был у нас в роте один такой… пока не вздёрнули за лихие дела.

— Ты зачем тут? — процедил наконец Гриня. — Чего явился? Мы тебя просили?

Лемех усмехнулся, поймал взгляд сына — растерянный и оттого ещё более ожесточённый.

— Вежество уже забыл всё, да, сынок, как из родного дома ушёл?

— Мой дом теперь — Лес! — выкрикнул Гриня, вскочил, сжав кулаки. — Борозда… я её люблю… она просила… только заради неё… я тебя тут и терплю!

— А ты не терпи, — посоветовал Лемех, откидываясь на спину и выуживая из заплечного мешка короткую трубочку, которую не разжигал уже много-много дней. — Давай, не терпи. Что хотел, то и сделай.

Ариша беспокойно шевельнулся.

— Гринь, ты, того, значит…

— Что хотел? Что хотел сделай? — зашипел Гриня, вновь подскакивая. — Сказать тебе хотел — убирайся! Ты мне не отец!

Лемех пожал плечами.

— Отцом я тебе всегда буду, сыне. Сколько б ты ни отрекался.

— Лес мне отец! И мать! И… и жена!

— Бедный, — покачал Лемех головой. — Детей тоже с лесом заводить станешь?

— С кем захочу! Не твоё это, не твоё, и всё! Говори, что хотел, и выметайся! Ты никто тут, понял? Никто!

Движение Лемеха было обманчиво-мягким и столько же обманчиво медленным. Вроде бы ничего особенного и не сделал хуторянин, а Гриня вдруг оказался на полу после звонкой оплеухи.

— Говорят, ухо у мальчишек у них на заднице, — спокойно сказал Лемех. — Но бывает, что и на своём месте, только прочистить порой полезно бывает. Ну, как дымоход засорившийся пробивают.

— Б-батюшка, — Ариша нагнулся к брату. — Прости уж ты его, не знает сам, что говорит…

— Он уже всё сказал, — Лемех оставался спокоен, невозмутим, словно вновь оказавшись в строю «Весельчаков» перед очередным делом. — А ты? С ним согласен?

— Н-нет, — промямлил Ариша. Сильные руки вцепились в край столешницы. — Не согласен, батюшка. Только… только здесь и впрямь лучше. Дух захватывает! Ниггурул, чудовище спящее… и мы, Стражи во тьме, хранители… защитники… Батя, ты сам с нами быть должен!

— Это я уже слышал. А вот теперь вы сами послушайте, — и он не торопясь, подробно принялся рассказывать про Зарёнку. Щеки Ариши залило румянцем.

— Так вот и стоит теперь, — закончил Лемех. — Не человек, не эльф, не дерево — неведома зверушка.

— Она сторожит чудовище, — голос Грини задрожал от слёз. — Она хранит всех, она и другие, подобные ей. Не тебе её судить! — он оскалился, словно волчонок.

— Ещё затрещины захотел? — беззлобно осведомился Лемех.

— Нет судьбы выше! — заверещал Гриня придавленным котёнком. — Нет судьбы выше — других хранить! Других защищать! А ты, ты — только другими прикрываться и можешь!

— Выкричался, сын?

— Нет! Нет! И не выкричусь! Ты, ты, ты меня хотел лишить… хотел, чтобы я остался… чтобы как закуп, как холоп закупной на тебя б работал!.. — Гриня захлебнулся криком.

Ариша насупился.

— Брат, ну что говоришь-то? Я в Лес пошёл, потому что жизни хочу настоящей, скучно мне на хуторе-то. А батя нас не обижал, не ври уж.

Гриня только истерически всхлипнул.

— Что ж ты всё рыдаешь-то, сын? Чего боишься? — Лемех в упор глядел на младшего. — Мы в эльфийских владениях. За дверью — твоя разлюбезная Борозда. Правда, с женихом, но это, я так понимаю, тебя не смущает. Что я тебе сделаю?

— Уже сделал! — выкрикнул Гриня. Левое ухо его горело.

— Непочтительно с отцом говорить не моги, — отрезал Лемех. — Ничего тебе не содеялось от отцовой науки. Чай, не покалечил. А вот ты сидишь как на иголках. Дерзишь, грубишь — чего сказать-то хочешь? Чтобы я шёл, значит, своей дорогой — так я это уже слышал. Что Борозду любишь — тоже слыхал. Что она тебе пообещала-то? Что обнимет и приголубит, а жених, мол, побоку, потому что у тебя «сила» имеется?

Гриня покраснел так, словно его сунули в кузнечный горн и как следует раскалили перед тем, как уложить на наковальню и начать охаживать молотами.

— Вишь, угадал я, значит. Нужно эльфам от тебя что-то — и они собственные брачные клятвы забудут. И как станут тебе данное обещание держать — поистине не знаю, Гриня. Не знаю.

Пунцовый сын не отвечал.

— А ты, Ариша? Ну ладно, скучен тебе хутор, зачем сюда-то? Я на народишко местный, который из Стражи, хоть и мельком поглядел, а до сих пор тошно. В нашей роте таких бы после первого дня вышибли. Или держали б в лагерных рабах. Ты таких в друзья-товарищи хочешь?

Старший сын пожал плечами.

— Прости, батюшка, но в Страже каждый за себя. кто-то на сам Ниггурул выходит, хранителем становится, кто-то в войске, кто-то в обслуге — такие тож есть, спокойной жизни захотевшие. Нет мне до них дела.

— Глупо, сыне. С кем на поле боя выходишь — они тебе как родня должны быть. За кого ты жизнь отдашь, как и они за тебя.

— Тут оно не так, — покачал головой Ариша. — Твари — они ведь не то что люди. Гончих эльфийская магия бьёт, мы так, на подхвате. Наше железо только чуть-чуть нужно.

— Это Борозда тебе поведала?

— Нет, Полночь, — потупился старший сын.

Это было неправильно. Ариша ж не дурак, сколько он, Лемех, ему историй рассказывал про собственную молодость, про роту, про то, как спину друг другу защищали, как без этого никуда не деться было? А тут он вдруг — «неважно»!

— Ничего ты нам не скажешь такого, чтобы нас отсюда увести! — вновь вскинулся Гриня. Он то начинал огрызаться, то впадал в какую-то непонятную прострацию, тупо глядя перед собой. — Лес наш дом! Борозда — моя судьба!

Лемех помолчал.

— Что ж, сыны мои, отец может вас лишь до каких-то пор неволить. Коль твёрдо решили, то прощевайте. Матери хотите чего сказать напоследок?