Ник Перумов - Эльфийская стража

— Всего лишь научила не быть овцой! — с яростью, не уступающей Лемеховой, прошипела Борозда. — Всего лишь открыла ей глаза! Научила говорить! Она теперь не гусеница, не муравей, не бабочка-однодневка, не овца, думающая лишь о брюхе да приплоде!

— Ну её и нет больше, — в упор сказал Лемех. — Нет больше Зарёнки, дочки моего соседа, которую я себе в невестки приглядывал. Нет её. Померла. Здесь, в яме, у меня на глазах. И я тебя не убил, Борозда.

— Ручонки коротковаты, человече! Не так-то просто убить эльфийскую волшебницу, даже Гончие Крови не сумели!

— Они тебя не дожрали только потому, что мои стрелы вернее ваших били! — рявкнул Лемех, сбрасывая предостерегающе лёгшую на плечо руку Полночи. Ни тот, ни Месяц так и не сказали до сих пор ни слова, оставляя весь разговор на долю человека и эльфийки. — А знал бы, чем дело кончится, — отдал бы тебя им на поживу, ей же ей, отдал бы, Спасителевым именем святым в том клянусь!

— Может, и отдал бы, — глаза Борозды метали молнии. — А только я первую часть нашего уговора выполнила. Хотел Зарёнку живой увидеть — вот она тебе, изволь. Никакое не дерево. Выполнила я своё слово, человек? Впрочем, нет, не говори. Не нужны мне твои слова. Я знаю, что выполнила, — никто из вашего рода меня судить не будет! Не посмеет!

Полночь осторожно кашлянул.

— Быть может, стоит покинуть сие место?

— Да-да, — вдруг поддержал его Месяц. — Лемех увидел то, что требовал. Человеческая девушка жива. И больше того, довольна.

Молчавшая до этого Зарёнка — слово и впрямь уснула — взмахнула ветвямируками.

— Довольна ли? Да я теперь… я теперь не я, я теперь — ух! Я могу кусты растить, могу, если надо, Гончую поймать и задушить, могу… могу по лесу ходить!

— Это ты уже говорила.

— И больше не надо навоз из-под коров выгребать! — взвизгнула девушка. — И слушаться никого не надо! Я сама знаю, что делать! Борозда мне только советует!

— Она счастлива, Лемех. Она будет жить долго-долго — когда и хутор твой сгниёт от старости без следа, — будет странствовать по нашему лесу, будет учиться видеть всё дальше и дальше, обретать силы… и в конце концов такие, как она, покроют весь Ниггурул! Птица никогда не сможет вырваться!

— Вам нужны такие, как она, потому что человеческая сталь разит лучше вашей? Хранители из жилистых да жизнью битых мальчишек наших и девчонок лучше получаются? Верно, да?

— Верно, — после паузы признался Месяц. Полночь метнул на него гневный взгляд, удивив Лемеха. Скорее подобных слов он ожидал именно от Полночи. — Вы лучше. Сильнее, злее, решительнее. И… Птица вас боится. Не ведаю почему, никто из наших не ведает, но — боится.

Лемех молча и медленно кивнул. Каково было гордецу-Перворождённому признаваться, что жуткое, по его вере, чудовище под Зачарованным Лесом страшится не своих извечных тюремщиков, но каких-то жалких людишек?

Так что ж, соглашаться с ними? — смятенно подумал хуторянин. Признаться, что Зарёнка таки да, жива? Хоть и изменилась страшно? И к ответу её за содеянное не призовёшь. Разве что под корень срубить — но что тогда с ней сотворится?

— Где мои сыновья? — наконец выдавил он. — И Зарёнка за смерть своих должна…

— Ничего она никому не должна! — оборвала его Борозда. — Мало людей гибнет у вас там? Мало пожаров случается? Это — цена. Они погибли, чтобы у Ниггурула появился ещё один страж. Страж, что не даст Гончим Крови разбойничать в людских же пределах. Не даст жрать других. Это-то тебе, надеюсь, понятно?

Проклятая. И что теперь, на самом деле, остаётся делать? Девчонка — убийца, по людской мере полагалась ей смерть, да не быстрая и не лёгкая.

— Где мои сыновья? — наконец повторил он.

Губы Борозды искривились — не то злобная, не то торжествующая ухмылка.

— Значит, с девочкой мы покончили? Убедился, что Стражей никто в простые дубы или там ёлки не превращает?

— Хуже, — пробормотал Лемех.

— А сыновья… Они не хотели тебя видеть, ни один из них. Но Месяц сумел уговорить.

— Хотя чего мне это стоило!

— Честь тебе и хвала, достойный, — Лемех постарался, чтобы это не прозвучало совсем уж оскорбительно. — Только дайте мне поговорить с ними без ваших ушей. Длинных и остреньких.

— Мы не виноваты! — вдруг покраснела Борозда. — Грубо, Лемех, очень грубо!

— Чего ж грубого-то? Какие уши есть, про те и говорю. Где мои парни?

— Идём, — Борозда потянула его за собой. Почему-то стараясь коснуться руки.

Ниггурул остался позади, там же осталась уснувшая Зарёнка, ночь накатывалась неумолимо, а четверо — или пятеро, если считать с Найдой, — торопились прочь от злого места.

— Увидишь заодно, как они живут, чтобы не думал, будто мы их в узилище держим.

— Как угодно, Борозда. Мне лишь бы парней увидеть.

И они действительно добрались до длинных, низких домов на обширной поляне. Больше всего это походило на залу огромного собора, как во святом граде Аркине, — поляна не была просто поляной, высоко над ней смыкались ветви зелёных исполинов Зачарованного Леса. Сами строения больше всего напоминали жилища половинчиков — низкие, с дерновыми крышами, круглыми дверьми и окнами. Через поляну протекал ручей, заканчивавшийся запрудой у противоположного края леса, и там над водой плясала целая стая многоцветных огоньков. И, увы, здесь отнюдь не царило обычное для эльфийской пущи благоухание — в нос Лемеху ударила тяжкая вонь отхожих мест. Хозяева Зачарованного Леса, похоже, не имели никакого опыта устройства воинских лагерей для кого бы то ни было, кроме себя.

— Места мало, — невольно вырвалось у Лемеха. — Народу слишком много.

На лёгком ветру колыхались развешанные для просушки штаны и рубахи, над трубами поднимались дымки. Здесь эльфы не запрещали открытого огня. Пахло и обычной походной едой.

— Мы знаем, — печально отозвался Полночь. — Что поделать, если люди… эээ… такие вот… эээ…

— Мы и так везём для них горючий камень от гномов, — пожаловался Месяц. — Ручей запрудить пришлось и очищающие заклятия ставить, постоянно работающие. А иначе бы нечистоты по всему Лесу бы поплыли.

— Говорил же вам, наймите Вольную роту, — перебил Лемех. — И лагерь бы разбили, как подобает, и отхожие рвы бы как следует выкопали, не ленясь.

— Оставим это, — поморщился Полночь. — Лемех, ты хотел говорить с сыновьями? Заходи в эту дверь и говори. Мы не станем подслушивать.

Лемеху приходилось бывать в деревеньках половинчиков, уютных, небольших, где всегда можно было разжиться преотличной едой и ещё более преотличным (хотя, казалось бы, куда уж отличнее) самогоном.

Внутри, за круглой зелёной дверью, оказалась длинная комната с низким по обычаю маленького народа потолком, рассечённым балками тёмного дерева. Стены забраны тщательно подогнанными досками, крытыми блестящим прозрачным лаком. В камине горит огонь, рядом ведро с углём. Стол и удобные стулья — не лавки — вокруг. Вдоль стен под окнами — сундуки, крытые домоткаными полотнищами.