Somber - Fallout Equestria: Project Horizons

Я услышала одиночный приглушенный стук в углу и подпрыгнула от неожиданности. Я посмотрела на контрабас Октавии. Должно быть, когда я закрыла дверь, он сдвинулся и стукнул о стену. Я медленно подошла к нему, и нежно провела по струнам. И я словно почувствовала, как мое сердце, ну или та механическая штуковина, которая у меня теперь была вместо сердца, затрепетало в ответ. Еще одна струна. И еще. Я ничего, по сути, не играла, лишь глядела на колеблющиеся струны. Я медленно поднялась и взяла смычок, по—прежнему держа его так, как раньше, когда еще была целой пони. На секунду я коснулась щекой головки грифа, а затем начала играть.

Я не играла какую-то определенную мелодию, а просто позволяла нотам взлетать и опадать, что звучало очень даже неплохо. Это была печальная музыка, и она идеально подходила к ситуации. Я представляла себе Октавию серьезной пони. Вычурной. Как помесь П-21 и Вельвет Ремеди. Я представляла, как она практиковалась, так же как я сейчас. Нравилось ли ей это? А может, она все это ненавидела? Нет... Я улыбнулась сама себе. Она могла ненавидеть строить на музыке карьеру, но она бы никогда не стала ненавидеть музыку.

Закрывая глаза, я представляла себя на сцене, перед тысячами пони. Иногда одна, когда каждая нота была ясно слышна и внимательно анализировалась. А иногда вместе с остальными, когда все звуки сливались в единый энергичный поток. Думаю, Октавия предпочла бы сыграть вместе с остальными. Я помнила, как богато и великолепно этот инструмент звучал вместе с Лакуной, Медли и... Священником.

Я остановилась и схватилась за контрабас так, словно он был единственным, что поддерживало меня в вертикальном положении. В принципе, так оно и было. Гладкое дерево под моей щекой было теплым... Как же мне было больно... Я не просто все запорола... Я проиграла. Но ведь ценой победы могли быть две жизни, не одна. Могла ли я себя этим успокоить? Должна ли? Я почувствовала растущее желание отложить инструмент в сторону. Навсегда. Можно отдать его Искателям, они были бы благодарны. Но не мне. Не сейчас. Никогда.

Мое копыто соскользнуло, и контрабас издал протяжный тренькающий звук. Я всхлипнула, выпрямилась и снова подняла смычок. Я снова заиграла, представляя себе Октавию, играющую после того концерта, что загубил ее карьеру. Я представляла, как она играет для все меньшего и меньшего количества зрителей... Во все более малых и дешевых театрах... Пока, в конце концов, не осталась совсем одна, в своей крошечной квартире.

Смотрела ли она на себя так же как я сейчас, испытывая то же чувство провала и неудачи, глядя на свою кьютимарку? Столько усилий, времени и стараний, и все впустую? Думаю, она чувствовала все это. Думаю, она глядела на свою кьютимарку музыканта и испытывала то же отвращение, что и я сейчас. Злилась ли она? Плакала ли? Или упивалась этим тихо и спокойно? Как я?

Мне было любопытно, что она чувствовала, когда Рэрити нашла ее. Забытая и одинокая, Октавия определенно была рада любой помощи. Я представляла, как она уходит вместе с Рэрити, и вернувшись, изо всех сил пытается вернуть себе былую славу. Мотается туда—сюда от самого Фленка до особняка под дождем, пытаясь поймать попутную повозку как только могла. Не сдавалась. Потому что пока она играла, к нее была надежда. Она оставалась Октавией.

В те последние минуты, в ее квартирке во Фленке, когда радиация начала медленно отравлять ее, что она тогда играла? Я попыталась представить себе это, и мое копыто начало двигаться. Со струн слетела протяжная нота сожаления. За ней последовал низкий гул разочарования, омрачивший и без того печальный тон. И все же... все же... покой. Даже когда ее тело умирало, постепенно распадаясь на части... она чувствовала покой. А потом она аккуратно убрала свой инструмент, запечатала, легла и медленно умерла. Стоило стихнуть последней ноте, я поняла, что она будет вечно звучать в моем сердце.

— Не время сдаваться, — прошептала я, не зная точно откуда исходили слова. — Ты очень далеко зашла, и тебе предстоит пройти еще больше.

Я уставилась на свое отражение, на мою кьютимарку.

— Священник не хотел бы, чтобы ты была такой. Он не хотел, чтобы ты сидела тут в одиночестве, ненавидя себя. Ты знаешь, что должна делать... так что... поднимай свой круп и приступай, — сказала я собственному отражению, держа контрабас в копытах.

Но самое главное... как? Я поставила инструмент обратно в угол и вздохнула. Я хотела просто взять мешок драгоценных камней, залезть обратно в кровать, и поедать их до тех пор, пока не перестану вообще что-либо чувствовать. Ну вот, есть захотелось. Чуть позже, посасывая здоровенный алый рубин, я задумалась, любит ли Спайк рубины так же как я.

Я выплюнула липкий, полурастворившийся рубин, и уставилась на него. Затем взглянула на дверь. А что если... не, это глупо. Это не поможет... не сработает... но все же...

Я поскакала вниз, закинув сумку с драгоценными камнями на плечо. Я осторожно выудила оттуда аметист и протянула его Прелести. Она скептически на него посмотрела, ее рог засветился, и фиолетовая кобылка левитировала его к себе. Она выглядела смущенной. Я надеялась, что это сработает. Я подняла свой полуобсосанный рубин и закинула в рот. Несколько секунд она смотрела на меня так, будто я сумасшедшая, а потом положила в рот фиолетовый камень. В тот же миг она выкатила глаза от изумления.

По-видимому, давать кобылкам вызывающие легкое привыкание штуковины и вправду очень эффективно! В другой жизни я вполне могла бы стать продавцом дэша, или типа того. Пару камней спустя она пошла за мной наверх, в мою комнату.

— Итак... Прелесть... Можем мы поговорить?

Она посмотрела на меня своим смущенно—недоверчивым взглядом.

— В смысле... ты умеешь говорить? Ты вроде понимаешь меня, так что...

Она проглотила изумруд, который жевала все это время, и ответила на удивление нежным голосом.

— Да. Я говорю.

— Так... как Сангвин превратил тебя в... это? — спросила я, указав на нее копытом. Она отступила от меня, нахмурившись. Я подняла копыта.

— Не то чтобы с тобой что-то не в порядке. Я просто хочу узнать, как это случилось.

Это достаточно ее успокоило, и она расслабилась.

— Родилась больной. Плохие кости. Док сделал меня полудраконом чтобы мне стало лучше. Пони думали, что я урод. Ввязалась в драку. Док меня усыпил, — Она посмотрела в окно. — Разбудил... сказал что я должна помочь ему... сказала нет... он сказал что снова сделает меня нормальной пони.

— Что ж... это было весьма любезно с его стороны, — сказала я, но она вновь посмотрела на меня угрюмо. — То, что он спас тебя, я имею в виду...

— Симпатичная желтая поняша говорила с ним об этом. Думаю что пони и драконы не могут жить друг с другом.