Андрей Голышков - Карта Саммона са Роха

— Ха-ха! Пока это секрет! Но тебе, уверен, понравится.

— Диро, ты ходить будешь или я спать пойду.

— Обожди немного я мигом, ход сделаю, — Кумиабул быстрым шагом направился к заскучавшему Трайсу.

Прошло минут десять. Вейзо смотрел на медведя, медведь на Вейзо, Диро не спеша обдумывал ход, Трайс Империк ждал, сложив руки на груди. Наконец Диро сделал ход и привстал, намереваясь уйти, но возглас Трайса: с тебя пятьдесят монет, — заставил его остановиться. Трайс медленно поднял одну из фигур (Вейзо не видел какую, он, как и прежде оставался для него тёмным контуром) и, перенеся её на другую сторону доски, объявил победоносно:

— Партия!

Диро помял подбородок, поводил над фигурками пальцем.

— М-м-да, — огорчённо промычал он, и между его бровями пролегла глубокая складка. — Неожиданно. Расстроил ты меня, Трайси, — улыбнулся но без весёлости Диро. Голос его внезапно изменился, в нём заскрежетала сталь, не зазвенела, а именно заскрежетала. Его взгляд стал колючим и жестким. — Ещё одну? — неожиданно для такой смены образов предложил он.

— Нет, — отказался Трайс и встал. — Удачи тебе, Ктырь. — сказал он и направился к двери, той в которую недавно вышла Физаха.

В комнате помимо Вейзо осталось трое: Диро Кумиабул, Кеален Поро (его молчаливое присутствие Ктырь чувствовал у себя за спиной) и медведь, голодный и злой как Хорбут.

— Ну что же, — холодно сказал Диро, расправляя широкие плечи, — сделка наша назначена на завтра, не забывай. Я скажу Моноле, чтобы собралась. А пока мы проверим, так ли в действительности ты удачлив и прыток. — Он посмотрел на онталара взглядом, не предвещавшим ничего хорошего. — Ты пришел в мой дом без приглашения. Сам нашел дорогу, сам открыл двери. Ничего страшного. Как видишь я даже рад этому. А теперь выйди из него — сам! До завтра, Ктырь, и не скучай. Обещаю, это последний медведь, который будет охотится за тобой. — Хозяин криво ухмыльнулся и исчез за дверью.

Он сильно удивился бы, узнав, что ничуть не испугал гостя, а скорее наоборот. Убаюканный речами и поступками Диро мозг Вейзо вновь обретал остроту и ясность.

«Вот оно как, а я почти поверил в эту белиберду. Самодур — как, однако, точно Сона его охарактеризовала. — Вейзо посмотрел на медведя, на отъезжающую в сторону решетку, перевёл взгляд на ехидно оскалившегося в дверях Кеалена Поро. — Как скажешь, Диро, как скажешь! Пыльца это. Выбирался я из передряг и похуже!»

Медведь радостно взревел.

Вейзо развернулся, два ножа скользнули в ладони и вылетели из рук, всё в одно движение. Ещё мгновение и мётки вошли точно в щель, перекрывая язычку замка ход и мешая двери захлопнуться.

Звериным прыжком онталар рванул к выходу. Удар его плеча был такой силы, что дверь откинула усердно старающегося её закрыть Кеалена Поро к противоположной стене. Вслепую ударив локтем Вейзо рванулся что было сил по коридору, на ходу подхватывая изящный напольный подсвечник и словно копьё швыряя его в окно. Шесть длинных шагов и онт, перескочив через тело, самозабвенно храпевшего охранника и закрыв лицо руками (целостность единственного глаза волновала его сейчас больше всего), сиганул в оконный проём…

«Ох, и натворит им сейчас дел косолапый!»

— Ну всё, Костыльки, хватит брюхо дерьмом набивать! О деле говорить буду!

Под сырыми сводами подвала заметалось испуганное эхо.

Чойум Пятишкур вытянул шею, повёл головой влево, потом вправо и наконец застыл, глядя прямо перед собой.

Окраина Таррата. Хрящи. Сырой подвал заброшенной солеварни. Серый потолок, чересчур низкий для такого огромного помещения. Солевые сталактиты, проросшие сквозь щели, белые, расползающиеся от углов пятна. Утоптанный земляной пол, местами укрытый тряпьём и дощатым настилом. Невысокий свеженасыпанный холмик с полусотней незажжённых, воткнутых прямо в глину свечей. В воздухе — устойчивый запах сырости и немытых человеческих тел. У дальней стены, под единственной лампой, — кресло с подпиленными ножками и высокой резной спинкой, в котором, как на троне, восседает безногий калека.

Застыли на полпути ко ртам ложки, две дюжины детских голов поднялись от мисок. Наступила полная тишина. Воспитанники Пятишкура замерли, приготовившись внимать речам наставника.

— Сегодня я окончательно убедился, что наше братство лишилось двух лучших бойцов! — воскликнул Чойум, вскидывая вверх два пальца. — Мы все надеялись что ребята наши живы и скоро вернутся, но это не так. Гороха и Щепы нет больше с нами! В этом нет никаких сомнений.

В тёмном конце подвала послышался шум: недовольный ропот, тонкие возбуждённые голоса. Пятишкур отвёл руку в сторону и поиграл пальцами. Мальчишка, прислуживавший ему, вложил в могучую ладонь оловянный кубок, полный эля. Ещё двое, повинуясь знаку наставника, выкатили к дощатому настилу, служившему столом, трёхведёрный бочонок. Неизвестно откуда появились блюда с яствами: жареная птица, печёный картофель, соленья и даже грибы. Пятишкур любил устраивать пышные поминки.

Запылали на земляном холмике свечи.

Ни о каком захоронении, разумеется, не было и речи — обычный бутафорский холмик. Тела товарищей не найдены, от мальчишек остались лишь плащи и перепачканный кровью гвоздь-костылёк Щепы.

— Наполните бокалы, братья, — помянем павших товарищей.

Воздух наполнился стуками деревянных кружек и бульканьем наполнявшего их эля. Дюжина восторженных взоров обратилась на наставника.

— Мы пришли в этот город совсем недавно, но уже успели полюбить его. Это ничего, что нам приходится ютиться в этом подвале. Нам не привыкать, к тому же вы прекрасно знаете, что это ненадолго… Кому мы нужны на этом страшном острове воров и убийц? Ни мне, ни вам некуда идти, никто не позаботится о вас так, как братство. Наша сила в единстве — мы сильны, пока мы вместе. Я руковожу вами не потому, что я старше и опытнее, и не потому, что я самый красивый… в этом подвале найдутся и пострашнее меня, и я не о крысах говорю сейчас…

В темноте захихикали; на свет вытолкнули феасёнка — совсем мелкого, с большими ушами и широкой, от уха до уха, лягушачьей улыбкой на перепачканном личике.

— Профу профения, градд Питифкур, — проплямкал мальчишка, отползая в темноту, — это я не сам, сюда…

— Уберите этого задохлика с глаз моих! — Чойум криво улыбнулся. — Никто, кроме меня, — продолжал он, вновь вздымая бокал, — не научит вас, как выжить и добыть кусок баока. Наш мир жесток, и не найти в нём безопасного места. Только здесь, в братстве «Костыльков», под опекой старого калеки Чойума Пятишкура вы можете почувствовать теплоту и заботу… опереться о крепкое дружеское плечо и пожать протянутую руку. — Безногий оратор сделал внушительную паузу, во время которой царила гробовая тишина — юные къяльсо слушали его, а сами захлёбывались слюной и не отрывали взглядов от блюд с дымившимися яствами. — Ни у кого из вас нет проблем с едой и крышей над головой. Я учу вас ремеслу… учу защищаться от врагов и любить друзей… — он обвёл сидевших вдоль стен къяльсо пристальным взглядом, — учу чтить павших товарищей… — От слова к слову голос Пятишкура становился громче. Уши малолетних къяльсо ловили каждое слово вожака. — Всегда помните главное наше правило: за любое действие, направленное против братства, существует только один вид наказания — смерть! Сегодня мы чтим наших товарищей — Щепу и Гороха! — Он сделал внушительную паузу и набрал в лёгкие побольше воздуха: — Они ушли от нас!!! — на низкой ноте возопил Пятишкур, растягивая слоги и вздымая к потолку бокал с элем.