Андрей Голышков - Карта Саммона са Роха

Когда Вейзо добрался до нужного ему места, уже стемнело. Над Тарратом завис Оллат на ущербе, недовольно ворочались в смоляной жиже неба яглые тучи. Ветер носил по улицам солёный запах моря. Где-то на грани неразличимости слышались крики беспокойных чаек.

Кривой закоулок в Костяшках, невысокий домишко, зажатый между каким-то складом и покосившимся сарайчиком с просевшей крышей. Дверь в полуподвальное помещение, едва различимая в свете куцего Оллата.

Онт остановился в сомнении.

Решившись, перешагнул через оградку палисадника и подкрался к полукруглому окошку. Присел на корточки и заглянул внутрь. С две дюжины детишек, визжавших от смеха, скакавших по лавкам, копошившихся на соломенных тюфяках и потертой циновке перед разведённым в очаге огнём. Несколько малышей — две девочки лет десяти и три мальчика того же возраста, может, чуть старше — сгрудились у невысокого столика, у самого окна, прямо под ним и колдовали над трёхцветной доской зут-торон. Так близко было это, что показалось: открой окно, протяни руку — и сможешь сам коснуться фигурок или потрепать девчушку за косички. В висках застучало; несмотря на ночную прохладу, на лбу выступил пот.

Скрипнула дверь.

— Вот это да! Пришёл-таки!

Сона, лучшая подруга его сестры Камии, смотрела на него, сложив на груди руки и склонив голову набок.

Вейзо сглотнул.

— Ага, пришёл.

…О том, что его сестра Камия умерла год назад, Вейзо узнал именно от Соны, сразу по возвращении в Таррат. Тогда он не решился навестить племянников, приняв на свой счёт вину за случившееся с сестрой и её детьми. А как же ещё, кто, как не он оставил их три года тому назад одних на растерзание набиравшей силу, а как выяснилось позже, самой свирепой за историю Таррата эпидемии трабской чумы? Правда, тогда он этого ещё не знал. Никто не знал. Кому из тварей суждено проникнуть в суть божьего промысла, кто сможет предугадать и избежать или отвратить уготованное? Но тем не менее сестры не стало. Болезнь с жадностью трехвостой крысы поглотила её и двух старших дочек, обойдя, правда, сторонкой ещё двоих — четырёхлетнего её сынишку Дорда и самую младшенькую из дочерей — полуторагодовалую Тари. День, когда Вейзо узнал о смерти сестры и её дочерей, стал для него судным. Во всём мире у него остались только эти малыши — Дорд и Тари, — и вот тогда-то, осознав это, Вейзо, не боявшийся ни человека, ни сэрдо, ни зверя, струсил. Не найдя сил вернуться и показаться на глаза осиротевшим племянникам, бродил он по городу, не понимая, куда теперь идти и что делать, толком ещё не осознавая, что сироты они, лишь покуда его нет с ними. Не найдя лучшего выхода, он передал им через Сону все свои сбережения, всё до последнего риили, моля Первых лишь об одном: отсрочить встречу, дав ему немного времени, дабы собраться с духом. Сестра и её дети были единственными, кого он любил, их маленький домик был ему пристанищем, в которое он непременно возвращался, куда бы ни закинула его перед этим судьба. Только милосердной сестрице Камии он поверял все свои тайны, рассказывал о своих прегрешениях, делился сокровенным и каялся! Каялся! Каялся! Всегда и во всём! Каждый раз, когда возвращался… И делал это искренне. Она была его судьёй, жрицей, Веровым камнем, богом. Всеми богами разом. Только её взгляд, полный любви и всепрощения, был ему бир-анамом. А теперь её не стало. Прошло три недели — и вот Вейзо решился прийти сюда.

— Долго ж тебя не было, думала — сгинул, ан нет — жив здоров. Зачем пришел, скучно стало?

— Просто пришел… пришел и всё.

— Зайдёшь, или через окошко поглядишь да снова в бега? Опыт у тебя богатый.

— Не сбегу.

— А что так? — озлилась феаса.

— Устал я бегать, Сона, устал…

Она пристальна поглядела на Вейзо явно прикидывая, стоит ли доверять его словам или нет.

— Если сбежишь, отыщу, клянусь, и собственными руками задушу…

Вейзо кивнул.

— Ну заходи коли так, — смилостивилась, наконец, феаса и кивнула в сторону окна. — Они скучают по тебе.

— Да?

— Идём, — Сона взяла его за руку и повела в дом — сперва по узкому коридору, по лестнице, через длинную тёмную комнату, в которой отчего-то пахло сыромятью.

Дверь неожиданно отворилась, и в квадрате света появился мальчишка, который при виде них застыл как вкопанный. Ослеплённый неожиданным светом, Вейзо не видел лица мальчика, всё его внимание сосредоточилось на сморщенной под глазом коже и изуродованной оспой щеке, однако по вырвавшемуся у того вскрику понял, что это был Дорд.

— Это я, — сказал он сдавленным голосом и медленно шагнул к мальчику. — Я, Дорд… — Из единственного глаза онта хлынули слёзы: «Он уже такой большой».

Дорд бросился к нему и обнял, прижался к его небритой щеке. Заскулил, как волчонок.

— Дядя Вейзо!

В поисках дружка выглянули двое мальчишек. Сона цыкнула на них и увела, оставив дверь приоткрытой, чтобы не погружать в темноту рыдающих в унисон онтов.

Он прижал его к себе и гладил по волосам, всё ещё не находя слов. Впрочем, нужны ли они были? Вряд ли.

— Где твой глаз, дядя Вейзо? — всхлипнул Дорд, проведя длинными оливковыми пальчиками по ребристой от шрамов щеке къяльсо.

Ктырь судорожно сглотнул. Он давно не испытывал такого облегчения и опустошения разом. Он не знал, как вести себя, не понимал, что надо говорить.

— Я это… Как-то так получилось… У меня есть кое-что для тебя, Дорд. — сказал он, кое-как совладав с переполнявшими его эмоциями. Запустив руку за отворот камзола, он достал деревянную шкатулку, которую держал под мышкой, и положил в подставленную ладонь. — Дрожащим пальцем надавил на рисованную рожицу в центре крышки. Внутри что-то щёлкнуло дважды, заиграла торжественная мелодия. Но вопреки ожиданиям крышка не открылась, как это обычно бывает, а разошлась от центра к краям, разомкнув шкатулку на дюжину равных частей, сместившихся в стороны и чудесным образом сложившихся в точную копию двукаменного, белого с чёрным, замка Алумеона — точь-в-точь как нарисовано в древних книгах: с садами Олавата, фонтанами, стихийными башнями, с озером и водопадами Интлайи.

Дорд уставился на подарок в немом восхищении.

Скрипнула дверь. Оба онта — большой и маленький — как по команде, подняли головы. В клине света возникла Сона; приобняв за плечи, она вела перед собой маленькую девочку с роскошными чёрными волосами и огромными грустными глазами.

«Камия! — Ктырь окаменел. — Это же её глаза, Хорбут Сокрушитель!»

— Тари, это твой дядя Вейзо, — сказала феаса и немного подтолкнула девочку в его сторону. — Иди, милая, обними его.

Дорд немного отстранился, будто приглашая сестричку, дав тем самым понять, что и она может подойти не боясь и, так же, как это делает он, обнять это здоровенное одноглазое чудище, сплошь покрытое шрамами и тиу, называемое их дядей. Но Тари не сдвинулась с места — стояла недвижимо, бесстрастно рассматривая их застывшую идиллию. Она накручивала на пальчик пышные, чёрные, как тарратское небо, локоны.