Маргарита Блинова - Забавно быть студентом

Вокруг постели больного суетятся Кимми, Корк и профессор Дейман. Чуть в стороне с полотенцами и бинтами в руках замерла Эми, рядом Шарги с тазом, наполненным водой.

— Добить пришла или позлорадствовать? — неожиданно зло бросает Кимми, первым заметив меня в дверях спальни.

Я вздрагиваю, словно получив увесистую пощечину, и, стараясь не замечать напряженного взгляда присутствующих, медленно иду к Никлаусу.

У него сильный жар, но никто не стремится сбивать температуру. Все заняты ранами на его груди. Три кровоточащие раны, которые невозможно закрыть и залечить, пока не выйдет наружу останавливающий заживление яд. Я вспоминаю, с какой тщательностью пропитывала клинки дайсе желто-зеленой ядовитой пастой, как просила Крестного подточить лезвие…

Светлая Богиня! Что же я натворила.

— Ну что? Оно того стоило? — зло смотрит на меня Кимми, держа свою руку на лбу Никлауса.

— Отстань от нее, — холодно кидает Корк, — лучше следи за болевым порогом и сердечным ритмом.

Подарив мне еще один тяжелый взгляд, Кимми прикрывает глаза, полностью погружаясь в состояние пациента.

Осторожно присев на краешек кровати, я сжимаю руками болезненно-горячую ладонь Темного и старательно подавляю рвущийся наружу всхлип.

— Работаем, — тихо приказывает профессор Дейман.

Комнату вновь наполняют редкие команды и шум возни трех мужчин.

Видимо, из-за сильной боли маскировка, делающая из красивого аристократа некрасивого Крысеныша, спала. Теперь, раскинув руки в стороны, на покрывале тихо стонет Никлаус, а не Хорст.

Мне всего трижды удавалось побыть с ним настоящим, поэтому сейчас я жадно рассматривала и запоминала каждый сантиметр его кожи, каждый изгиб, каждую морщинку и шрамик. Да-а… теперь на его идеальном теле шрамов будет гораздо больше.

Сзади подошла Эмилия и обняла за плечи.

— Не переживай, — ободряюще прошептала она. — Я вытащу его, если понадобится.

Не зная, что сказать, просто молча киваю, хотя по-хорошему сейчас бы с таким удовольствием заревела.

Почему к нам прислали таких неправильных Темных? Почему я демонстративно обиделась и перестала общаться с Эми, когда выяснила, что она знала и не говорила, что ее дядя и есть тот самый Тринадцатый? А она — не перестала? Ведь тут не просто недомолвки и скрытая ради безопасности правда, а серьезные повреждения!

Почему вместо того, чтобы тихонько мочкануть куратора в качестве профилактических работ или донести ВУДу, что я едва не укокошила одного из компании нахлынувших эмигрантов, Темные позволяют мне быть здесь?

Как вообще можно называть меня Светлой в сравнении с этими людьми?

Корк окунает полотенце в какой-то остро пахнущий лекарствами раствор и осторожно кладет на одну из ран.

— М-м-м… — тут же срывается тихий стон с пересохших губ Никлауса, а у меня вновь предательски сжимается сердце и обмирает все внутри.

— Стойте! — слышится громкий голос Наткиного возлюбленного, а спустя минуту в комнату Никлауса широким уверенным шагом входит и сам мужчина.

— Нашел что-то? — вопросительно поднимает темные аристократичные брови профессор Дейман, не отнимая рук от груди пациента.

Рене кивает, затем его взгляд замирает на мне, после чего мужчина едва заметно улыбается, и на его лице появляется что-то отдаленно напоминающее надежду.

— Это очень хорошо, что ты пришла, — признается он, хватает ближайший стул и подтаскивает его ближе к кровати.

Усевшись, Темный долго смотрит на тихо стонущего Никлауса и только потом поворачивается ко всем остальным.

— Сначала я думал, что он в таком состоянии из-за нанесенных ран… — Я стыдливо опускаю голову, покрепче сжимая ладонь Никлауса. — Но потом заметил, что, несмотря на лечение, ему не становится лучше, — продолжил тем временем Темный, на миг прикрыл глаза и выдохнул: — И не станет.

— Что значит, не станет? — с возмущением посмотрел на него Кимми, все еще удерживающий Никлауса от болевого шока.

— Рене, ты думаешь, что у него «Рефаимская лихорадка»? — неожиданно спросил Шарги.

Вместо ответа профессор просто кивнул, но, поймав мой требовательно-вопросительный взгляд, пояснил:

— В долине происходило мало подобных случаев, еще меньше были задокументированы, поэтому информации очень и очень немного, — развел руками Рене. — Известно, что по какой-то загадочной причине Светимость рефаима вдруг начинает угасать. На первом этапе болезнь проявляется как банальная простуда, но постепенно день за днем состояние пациента ухудшается все больше и больше, пока Светимость окончательно не гаснет.

— Мы можем ему помочь? — интересуется Корк.

— Мы — нет, а вот она… — небрежно кивает мужчина в мою сторону. — Откровенно говоря, не знаю…

— И как это понимать?

Я смотрю на Темного с такой неприкрытой угрозой и злостью, словно это он заразил Никлауса, а теперь зажимает волшебный пузырек с антибиотиками.

— Лина. — Рене задумчиво ерошит волосы на затылке и хмурит брови, — у вас с Никлаусом одна Светимость на двоих. Вы способны чувствовать друг друга на расстоянии, и если плохо ему, то и тебе должно быть не лучше. В идеале, ты должна была заболеть вместе с ним пару дней назад, а сейчас лежать на соседней койке, мучаясь от жара… Но этого почему-то не происходит.

— И почему? — тихо интересуется Эми, зачем-то сжимая мое плечо своей крохотной ладошкой.

Профессор Дарон пожимает плечами и печально улыбается.

— Понятия не имею.

Посмотрев на бледного, измученного ранами и болезнью Никлауса, я неожиданно спрашиваю:

— Можно мне побыть с ним наедине какое-то время?

Кимми косится в сторону Корка, тот пожимает плечами и поворачивается к профессору Дейману, который переводит взгляд почему-то на Эмилию. По щечкам маленькой блондиночки бегут слезы, а в голубых глазах плещется отчаянье.

— Ты же поможешь ему? — с надеждой спрашивает она, сжимая мое плечо.

Мне не хочется давать ложных обещаний, которые вряд ли смогу выполнить. Не хочется потом видеть в ее добрых глазах укор, поэтому я говорю правду:

— Я попробую, Эми.

Помазанница Смерти кивает и, всхлипывая через каждый шаг, идет к дверям. Девушку нагоняет ее верный рыцарь — Шарги, а потом и все остальные Темные тянутся к выходу.

Едва мы остаемся одни, я наклоняюсь, осторожно целую сжатые в тонкую линию губы Никлауса.

— Светимость…

Как и раньше, чуждая мне сила повинуется моментально. Рой магических частичек света отделяется от бессознательного тела мужчины и поднимается вверх.

— Иди ко мне, — почему-то тихо прошу я, и этот маленький рой света послушно летит и прижимается к моей груди.

Словно надеется, что я смогу его согреть, словно могу заново вдохнуть потерянный свет. И неожиданно из глубин приходит понимание — а ведь действительно могу.