Владимир Упоров - Повелитель Запретной Магии (СИ)

Вдруг, в его невеселые раздумья проник тонкий голосок девочки, сидящей у ног мастера-целительницы. И обращалась она явно к нему.

– Значит, это вас называют врагами Империи, а мы с Мастером заложники. Ты у них главный, так?

Последнее прозвучало не как вопрос, а как утверждение. Реннет уже привык не удивляться, имея дело с различными силами, но сейчас его посетило именно это чувство. Девочка была довольно наблюдательной и резвой. Из-за таких часто возникают ненужные никому проблемы. Поэтому он постарался отвязаться от дальнейших вопросов словами:

– Разговаривать с врагами не стоит.

– Мой отец считает, что те, кто не умеет разговаривать, просто трусы, – парировала она. – Я слышала, темные маги носят черные одеяния. Почему у вас их нет?

«Перескакивает с одной темы на другую, даже не выслушав ответ? И кто из нас не умеет разговаривать?»

– Получается, ты не трус, если пытаешься разговорить меня? – ответил он вопросом на вопрос.

До этого момента ученица сидела к нему боком, однако после сказанных им слов повернулась и взглянула прямо в лицо.

– Я тебя не боюсь, – заявила с вызовом в голосе.

– Ты дура, и отец твой такой же дурак, – хмыкнул ренегат, неожиданно для самого себя развеселившись. Ему показался забавным твердый взгляд слабой девочки, направленный прямо на него.

– Считаешь так, потому что не боюсь?

– Конечно.

– Обоснуй.

Услышать такое от нее юноша не ожидал. «Она действительно хочет знать мой ответ?» Хотя его действия могли показаться глупыми, он все же решил опуститься до объяснений.

– Боящийся чего-то человек пытается справиться с тем, что его пугает. Это дает ему возможность стать сильнее и делать ранее недоступные вещи. А тот, кто ничего не боится, так и останется на месте, полагая, что достаточно силен. Храбрость – один из видов лжи самому себе, близкий к самоуверенности.

Девочка всерьез задумалась, морща лоб.

– По-твоему, надо быть трусливым?

– Не совсем. Для меня не существует слова «трусость». Ее придумали те, кто боится страха, боится собственных слабостей, боится отступать и любит повоевать. Лично я считаю, что есть вещи, которых нужно бояться, чтобы им же не проиграть.

– Странное мышление.

«Уж кто-кто, но из нас двоих ты тут самая странная, – подумал про себя юноша. – треплешься с лидером опаснейшей организации магов, будто он тебе родной брат!»

– Получается, что ты тоже боишься? – спросила та внезапно.

Реннет намеренно не стал скрывать правду и с улыбкой на лице начал перечислять:

– Я много всего боюсь, если задуматься. Смерти боюсь, к примеру, высоты, а также порой меня пугает женщина, которая нравится…

Девочка удивленно вскинула брови, а спустя минуту, сменив выражение лица на откровенно презрительное, сказала:

– Ты жалок. Бояться женщины, которая тебе нравится… да какой ты после этого мужчина?

Почему-то Реннету стало дурно на душе. Его отчитывала малолетняя девочка, и обозвала к тому же жалким. Неужели он собирается поспорить с ней? Рассказать о том, какая Катарина могущественная ведьма и что без зазрений совести способна выпотрошить человеческую душу? И все же, собравшись с духом, он попытался внести в их идиотский диалог больше ясности:

– Ты называешь меня жалким, потому что ее не знаешь, и никогда в глаза не видела.

– Не пытайся оправдаться, ты жалок!

Таким образом, юноша-ренегат окончательно убедился в том, что женщины – страшные существа. Нескольких слов соплячки хватило, чтобы напрочь испортить ему настроение. Поэтому он решил действовать иначе.

– Я мог бы прочитать тебе нотацию о той реальности, где ты живешь, о ее жестокости и беспощадности, но не стану. Вырастешь – узнаешь сама. Лично мне и многим другим никто ничего не объяснял, до многого можно дойти лишь на собственном опыте. Не хочу тебя лишать такого удовольствия – побарахтаться в дерьме, обычно называемом человеческим обществом. Будешь страдать, терпеть мучительную боль от предательства и испытывать ненависть. Только так ты учишься понимать людей, хотя даже тогда не стоит обольщаться и полагать, что тебе все известно о жизни.

– То есть, таким способом ты пожелал мне, маленькой девочке, мучиться и страдать? – поинтересовалась та с неприлично серьезным выражением лица. – Пусть ты и жалок на вид, но похоже, злодей самый настоящий. Человек ведь может быть одновременно плохим и жалким?

– Угх… – Реннет захлопнул рот и сжал покрепче зубы. Пусть поначалу ситуация выглядела весьма забавной, его обычного хладнокровия и спокойствия могло оказаться недостаточно. Эта девочка с острым языком могла бы кого угодно взбесить. Родителям надо бы всерьез задуматься над тем, доживет ли их чадо до совершеннолетия?

Заметив раздражение на лице ренегата, девочка победно фыркнула. Она достаточно быстро поняла, что тот не из числа мерзавцев и подонков, даже если взял их в заложники. Такой не станет причинять боль ради удовольствия, не имея веской причины.

– Ты выглядела весьма миленькой, когда держала рот закрытым, – сообщил ей Реннет, после того как вернул себе хладнокровие.

Скоро в улицы Грифлиона пришел рассвет. Ночи были короткими. Пострадавший маг еще не пришел в себя, а переносить его целитель запретила. Это означало, что они останутся в мастерской до самой темноты.

Реннет прикрыл глаза и почти сразу же проснулся, по крайней мере, так показалось ему самому. Четыре часа пролетели как одно мгновение, не принеся ни бодрости, ни сил. Хозяйка мастерской к тому времени уже была на ногах. Еще раз осмотрев пострадавшего, она сообщила, что все должно пройти без последствий. Женщина хотела, чтобы незваные гости поскорее убрались из ее дома, однако ренегат возразил:

– Как бы вам этого не хотелось, прямо сейчас уйти мы не можем. Уверен, нас разыскивают по всему городу, и высунуться при свете дня, прямой путь к поражению. Придется потерпеть нашу не слишком шумную компанию до самой темноты.

– Я сделала все, что требовалось! Ваши разборки со Статуями нас не касаются! – прекрасно осознавая бесполезность собственных слов, женщина едва сдерживалась от крика.

Реннет не был любителем громких перепалок и ничего более добавлять к сказанному ранее не собирался. Он считал, что у хозяйки в любом случае нет возможности оказать сопротивление. Однако в ошибочности собственных суждений он убедился уже спустя несколько часов.