Год дракона (СИ)

Но больше всего инженер интересовался землей: что и где произрастает, какие деревья да кусты, да трава какая. Степан в охотку рассказывал, сдабривая байками да побасенками. Александр Глухов где посмеивался, а где и на ус мотал. Да все пометки какие-то угольком делал на желтом бумажном листе.

Когда солнце проделало лишь половину пути до вершины небосвода, телега остановилась: дальше проехать было нельзя. Александр, поколдовав с лямками своей котомки, надел ее на оба плеча за спину, и обозревал дремучий, буйный лес, словно вышедший из сказок. Того и гляди появится Кощей али Лихо одноглазое. А то и Соловей-разбойник свистом своим душегубским зальется.

– Завтра после полудня, как солнце на убыль пойдет, карауль нас здесь с телегой, – наказывал вознице Александр. – Выйдем мы к той вон сосне, что у корня раздвоилась.

Андрей кивал и нетерпеливо топтался на месте, торопясь скорее уехать. Наконец, мужики закинули на плечи кирку и лопаты и направились во след за Александром в самую чащу, а возница развернул телегу да припустил в обратный путь.

На корявой сосне, что раздваивалась у основания, Глухов сделал ножом первую засечку и далее, через каждые сто шагов на каком-нибудь дереве вырезал только ему одному понятные знаки. Иван не решился спрашивать, для чего они, но сам с собой рассудил так: коли Глухов дорогу намерился строить, то важно ее длину отмерить да на карту нанести. Потому Александр Николаевич и останавливается спустя каждые десять зарубок да что-то в бумаге своей помечает. Окромя этого Глухов время от времени еще и заставлял мужиков копать яму на сажень глубиной. С самого дна той ямы брал несколько горстей землицы, в ладони мял да сквозь пальцы пропускал, а потом снова со дна зачерпывал и уже в мешочек кожаный ссыпал. Таких мешочков у него с собой была дюжина, да на каждом инженер пометки углем оставлял.

Вскоре путники притомились и, обнаружив в лесу ключ со студеной водой, сделали возле него привал. Степан достал две луковицы, Иван – репу да морковь, Александр поделился с мужиками хлебом. За обедом и зашел разговор о проклятом месте. Вернее, поначалу Глухов предложил спуститься ближе к подножию холма, проверить почву там.

– Не надо вам туда соваться, Лександр Николаич, – встрепенулся Степан. – Гиблое там место, дурное.

– Да что же в нем гиблого? – удивился инженер. – Лес как лес – ни топей, ни болот, ни пещер.

Тогда-то и рассказал Мурашов то, что слышал от Нестора Петровича. Да еще и жути нагнал, хотел вернее убедить Глухова в проклятье, но лишь сильнее разжег в нем интерес.

– Идем к подножию, – порешил Александр. – Коли там земля пригодная, будем дорогу там прокладывать. А для верности часовенку там поставим с колоколом, чтобы души неупокоенные упокоить, а духов злых подальше в лес загнать.

После обеда направились вниз по склону, как и велел Глухов, и скоро, миновав овраг, вышли разведчики к чудной поляне. Доселе такого не видывал ни сам Александр, ни Иван, ни даже Степан, хоть и охоч был до всяких сказов. Поляна была круглой и такой ровной, словно не землей покрыта, а скатертью. Посередь поляны торчал огромный камень, а вокруг него шагов на сорок не росло ни единой травинки, и только поодаль начинала пробиваться робкая и хилая травка. И чем дальше она произрастала от камня, тем сочнее и зеленее становилась.

– Стало быть, это и есть твой дурень-великан? – Александр подошел к глыбе вплотную, и даже вытяни он руку вверх и подпрыгни, то не достал бы до вершины скалы. – Воистину говорят: заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет.

– Уходить надо отсюда, Лександр Николаич, – жалобно попросил Степан. – Место здесь дурное. Вишь, и трава не растет, и зверь не ходит.

– Занятное явление, – Глухов копнул землю носком сапога. Землица была тяжелая, маслянистая, словно пропитанная топленым жиром.

– Гнилая земля, гиблая, – не унимался Степан.

– Надо Федору показать, – Александр кивком головы приказал мужикам копать яму, как они делали это в лесу.

– Разгневаем Владыку, – ворчал Мурашов, орудуя киркой. – Оживет великан-то, осерчает.

– Коли праведной жизнью ты жил, Степан, то защитит тебя Пресвятая Богородица, не даст в обиду детине каменному, – с усмешкой отвечал Глухов.

– Так Богородица что… Дева святая, давно ли жила? Иисуса родила, сына Божьего. А Владыка, – Степан смерил инженера быстрым взглядом, мол, не осудит ли за такие речи, – он подревнее будет! Он у самого Господа Вседержителя на поруках значился!

На лице Глухова отразилось сомнение, но вслух выразить его Александр не решился. Бросил только:

– Образец землицы все равно возьмем. Для Федора.

Мурашов скривился, будто откусил хрена, и Глухов, заметив это, добавил строго:

– Лучшее средство против страха, Степан Егорыч, это вера в Господа нашего и крепость духа.

Иван улыбнулся в бороду этим словам: занятно, что ученый человек разговаривает с мужиком, как с дитем малым.

– Прогневаете вы Владыку, Лександр Николаич, – бубнил Мурашов, не прекращая работать киркой, – ой, прогневаете! Спит себе великан каменным сном – и пущай спит! Нешто вам землицы в лесу мало? Вона ее сколько – копай не хочу!

Глухов не отвечал, только следил за работой, и глаза его горели алчным огнем. Странное место будоражило его, и Иван начал поддаваться этому чувству. Словно в груди его застучало второе сердце – так хотелось узнать, что за тайна сокрыта под странным камнем и почему земля вокруг него мертва. Схватив лопату, Кожемякин бросился копать яму, да так ретиво начал, что Степан даже отпрянул в страхе.

– Окститесь, Лександр Николаич, – последней атакой пошел на Глухова Мурашов. – Загубите душу свою. И мою, невинную!

– Темный ты мужик, Степан, – сокрушенно вздохнул Иван, на лопате выбрасывая из выемки новый ком земли. – Наука все на свете может столковать. И солнца ход, и гром с молниями, и про землю эту.

Мурашов молчал, только с ужасом следил, как его товарищ выворачивает из ямы ровные, гладкие комья маслянистой почвы.

– Глубже бери! – командовал Глухов. – Еще на две лопаты копни!

Иван послушно вонзал железное полотно в землю, стараясь добраться до слоя пожирнее, но вдруг его лопата ударилась обо что-то твердое. Иван остановился и еще раз попробовал лопатой землю: полотно глухо ударялось в какое-то препятствие.

– Никак сундук, – Кожемякин перевел взгляд на Глухова. – Александр Николаич, богом клянусь – там что-то зарыто!

Глухов, который только-только вынул кожаный мешочек для новой земли, удивленно заглянул в яму. Сквозь тугие комья ничего было не разглядеть, и тогда Иван встал на колени и начал рукой разгребать землю. Вдруг он выдернул руку, словно ошпарившись, и шарахнулся от ямы, да так, что аж упал на седалище. Увидев такое, Степан на мгновение позабыл свой страх и тоже сунул нос в яму. То, что предстало пред его глазами, заставило Мурашова выдохнуть «Господи Иисусе» и трижды размашисто перекреститься.