Год дракона (СИ)

– Смотри, Иван, найдем клад – я с тобой щедро поделюсь. В долгу-то не останусь, – подбадривал его Глухов. – Перстень-то драгоценный. Видать, богатого купца тут зашибли. А ну как другие останки отыщем?

– Не гневите бога, Лександр Николаич, – оторвавшись от молитв, усовестил его Степан. – Не разоряйте могил! Не тревожьте кости покойничков!

– А что если это хан какой монгольский? – вдруг вступился за инженера Кожемякин. – Собаке и смерть собачья!

– Дело говоришь! – обрадовался союзнику Глухов. – Коли разорял он наши села и дома, то, знать, по заслугам ему и кончина пришла. А потому пусть хоть после смерти добрую службу сослужит. Перстень-то продать можно. Я мастера хорошего знаю, он дорого оценит. Тебе, Иван, десятую часть отдам. Купишь жене материи какой на сарафаны да душегрейку байковую. Или вот ребеночек скоро у тебя народится, так ты ему колыбелю справишь.

Слушая это, Иван стал копать усерднее, а Степан, надувшись, отошел с поляны под сень деревьев и уселся там, ворча и молясь. Видя, что Мурашов не собирается участвовать в поисках клада, Глухов сам взялся за вторую лопату. Вдвоем с Иваном они споро перекопали чуть не всю поляну, работали до самых сумерек, пока еще можно было что-то различить в земле, но ничего больше не отыскали. Ни украшения, ни монет золотых, ни даже косточки от остального тела.

Пока эти двое искали свой клад, Степан, чтобы в глазах господа бога не иметь ничего общего с богохульниками, отправился в лес собирать ягоды и грибы. Когда вернулся, то развел костер и, насадив грибы на прутики, зажарил их. Как раз к этому моменту стемнело, и кладоискатели закончили свои раскопки и сели ужинать.

– Может, он остался жив? – продолжая прерванный разговор, предположил Иван. – Может, убег да помер в другом месте?

– Может, и так, – согласился Александр. – Но искать его не будем. И без того уйму времени потеряли.

Степан молчал, в мыслях уговаривая себя, что честно пытался отвратить беду, но уж коли в разум человека вселяется бес, тут мало что можно сделать. Кто он такой, чтобы тягаться с Диаволом?! Простой мужик, темнота, деревенщина. Да и на причастии давно не был. Оттого и голос его слаб.

После ужина легли спать. Александр вызвался первым сторожить и поддерживать огонь в костре – главным образом, для того, чтобы дым отпугивал комаров. Зверье летом сытое, на человека не нападает, а потому в большом огне как бы и не было нужды, но инженер решил, что с огнем все же будет безопаснее.

Утомившись после работы, Иван уснул, как только голову приклонил. Спал он богатырским сном и даже не слышал, как ворчал Степан и как Александр безуспешно пытался доказать ему, что никакого проклятья не существует, а что вокруг камня трава не растет, так этому найдется вполне научное обоснование, как только его брат Федор изучит состав почвы. Однако проснулся Иван от странного звука: как будто кто-то тихонько плакал. И вроде не человек вовсе, не ребенок, а словно зверь какой неведомый. Тоненько так и приглушенно, не иначе как уткнувшись во что-то мягкое.

И только Иван хотел поднять голову и осмотреться, разузнать у Глухова, слышал ли он раньше нечто подобное, как внезапно все звуки в лесу смолкли. Наступила такая тишина, что Ивану грешным делом показалось, будто он оглох. Смолкли совы, сверчки и даже ветер перестал трепать кроны деревьев. От такой тишины у Кожемякина по спине аж мурашки поползли. И он непонятным доселе чутьем ощутил чье-то бесшумное приближение. И чем ближе этот кто-то подходил, тем холоднее становился воздух. Ивану даже показалось, что изо рта пар пошел. Но и то сказать – показалось, потому что сам Иван еле дышал от страха. А жуть на него накатила такая, что он не то чтобы пальцем пошевелить – даже моргнуть не мог. Так и пялился на темный силуэт спящего напротив Степана.

Меж тем этот кто-то приблизился настолько, что стало слышно, как он дышит: размеренно, как бы чуток похрапывая. Дыхание это Иван ощутил на своей шее, но ужас сковал его тело, и ему оставалось только лежать и чувствовать, как неведомое чудище обнюхивает его. Чудище, похоже, не понимало, годится ли в пищу этот пропахший потом мужик, а Иван, беззвучно двигая губами, читал одну молитву за другой, надеясь, что Бог их услышит и сохранит ему жизнь.

Наконец, долгожданное избавление пришло. То ли кто-то из святых откликнулся на призыв о помощи, то ли чудище побрезговало простым мужиком, но только оно, все так же бесшумно, удалилось в чащу. Иван понял это по тому, как начал теплеть воздух. Из-за этого по телу побежали мурашки. Руки и ноги постепенно отогревались, возвращая себе подвижность. И тогда Иван, привстав на дрожащих руках, оглянулся. Свет от костра выхватывал из темноты лишь фигуру уснувшего инженера, а лесные звуки постепенно набирали силу. Вот заухал филин. Где-то далеко взвизгнул потревоженный зверь. Ветер зашевелил кроны, словно проверяя, не утащил ли ночной гость часть лесного богатства.

Иван сел поближе к костру, подкинул дровишек для жара и до самого рассвета больше не сомкнул глаз. Все думал он о том, кто приходил к ночевке. Ежели какой волк или медведь, то почему не сожрал? Разве испугался двоих других людей? Да что ему люди? У Глухова, конечно, было с собой «ружжо», но голодный медведь не станет примечать таких вещиц. Да и спят медведи по ночам. А ежели волк приходил, так больно хриплое дыхание у серого. Слышно же было, что дышит кто-то огромный да свирепый. Кабан ли? Те тоже ночью спать любят.

Иван терялся в догадках, ощущая, однако, что страх отступил, и его место мягко заняло тепло и умиротворение, от которых веяло тревогой. А ну как чудище наслало на него чары или еще что! И коли он сейчас устоит, не поддастся безмятежности, приятной после такого леденящего страха, то и душу свою сбережет. А коли даст волю сердцу да примет спокойствие, то тут бесы-то его в ад и утянут.

И потому крепился Иван, отказывался верить в благодать снизошедшую. Лишь когда проснулись первые птицы и своим пением возвестили о приходе нового дня, вздохнул он с облегчением. Как раз и Степан открыл глаза. Сладко потянулся, пошевелил плечом, которое прилежал во сне.

Вскоре проснулся и инженер. Встал хмурым, неразговорчивым. Наспех перекусил краюхой хлеба да в обратный путь засобирался. Мужики тоже молчали. Один раз только Степан заикнулся, де, бог миловал, никаких напастей ночью не случилось, так Глухов зыркнул на него недобро и пробурчал:

– Вы вот что… в деревнях своих не болтайте про камень-то. А то настоящую беду накличите.

И посмотрел так недобро, что у Ивана даже сердце екнуло. Не стал уж он рассказывать, какой гость к костру этой ночью приходил.

Всю дорогу до кривой сосны путники шли в тишине. Каждый думал о своем, перебирая в памяти прошедший день. Чем дальше от глыбы удалялись, тем светлее становилось лицо Степана, будто с плеч его мал-помалу сбрасывалась ноша. Александр Глухов же наоборот: мрачнел с каждой верстой да мешок с землицей, что с поляны была взята, крепче к телу прижимал.