Гай Кей - Дети земли и неба

Но нет. Их лица она видела смутно в этот вечер. Зато ясно видела лицо своего отца в те давние годы, когда он возил ее в Варену (она понятия не имела, почему на нее нахлынули эти воспоминания), и он поднял ее, без всяких усилий, на руках вверх, чтобы она увидела над головами остальных посетителей двух императриц на мозаиках, на тех стенах. А потом его лицо, изменившееся и не изменившееся, сегодня утром. Когда она сказала, что оставит ему жизнь и позволит уехать.

Она не плакала. Могла бы заплакать, никого рядом не было, кто мог бы это увидеть, но она не заплакала. Она смотрела, как солнце скользит к морю, а потом, не дожидаясь, чтобы кто-нибудь вышел и напомнил ей, что ее ждут, она встала и пошла возглавить вечернюю молитву, как и подобает Старшей Дочери бога на этом острове.

Даница понимала, что ей необходимо научиться лучше держаться в седле. И еще — что ей, возможно, придется убить или ранить одного из людей Скандира уже этой ночью. Ей очень хотелось прибить кого-нибудь, и это желание было круто замешано на ее горе и гневе. В этом не было ничего хорошего, она это тоже понимала.

Она уговаривала себя, пока ехала на юг, что ее брата не было в ее жизни с тех пор, как он был маленьким мальчиком, а ее дед существовал только в ней, как часть ее самой, лишь короткое время после своей смерти. Ей не следует так горько оплакивать их. Данице предстояло многому научиться, ей необходимо быть здесь, а не погружаться в печаль.

Во-первых, если еще один из разбойников Скандира (или тот же самый) будет приставать к ней сегодня ночью, ей придется сделать нечто такое, чтобы он — и все остальные — ясно поняли, что лучше никогда этого не делать. Она пыталась проявлять сдержанность в этом вопросе. Но ее терпение кончилось.

Она понимала, что их очень мало, что трудно найти новых добровольцев, что убийство хорошего бойца не понравится Раске Трипону, их командиру. Это не имеет значения. Только не в этом случае. О некоторых вещах следует заявить недвусмысленно, иначе она никогда не сможет стать членом его отряда. Она не собиралась ложиться в постель с тем, кого не выбрала она сама, а если кто-то будет настаивать…

Отчасти ей не нравилось то, что может произойти сегодня ночью. Но при этом — если быть честной — в таком настроении она была не прочь кого-нибудь искалечить, или даже убить. Никаких сражений с османами, которые могли бы удовлетворить ее желание, пока не предвиделось, Скандир им об этом сказал. Некоторое время, сказал он. Так мало людей отправилось вместе с ним на юг. Он был в мрачном настроении.

— Но вы же победили здесь! — сказала она ему вчера. — Победили Джанни и их лучших кавалеристов!

Они ехали бок о бок. Он выделил ей одного из захваченных коней, под алым седлом, великолепно обученного. Это вызвало недовольство; эти кони были желанным призом, а она — новичок, и к тому же женщина. Зато она убила двенадцать человек там, у леса.

— Я победил? — переспросил он. — Я не могу позволить себе еще одну такую победу. Подумай о наших погибших. Теперь они твои погибшие, женщина из Сеньяна. У калифа в Саврадии пятьдесят тысяч, даже больше, если он не воюет в пустыне на востоке. У меня в этом отряде было сорок человек — сорок! — и есть еще примерно вдвое больше людей в разных других местах, которых я могу вызвать в любое время. И не все из них хорошо обучены. Если мы потеряем столько людей, сколько они теряют в любой стычке, мы проиграли, — он взглянул на нее. — И есть женщины и дети, которые будут горевать, когда мы вернемся с рассказом об этом сражении.

— Если вы не хотите, чтобы кто-то горевал из-за вас, — ответила она, — прекратите борьбу. Почему бы вам этого не сделать, Бан Раска?

Он выругался.

— Может быть, я еще пожалею, что взял тебя с собой?

— Не пожалеете, — ответила она.

Потом она потеряла часть этой уверенности.

Это был опять тот же мужчина. Скандир в первое утро сказал им, что она теперь — одна из них, разбойница из Сеньяна, прошла испытание в бою, и к ней нельзя приставать, как к женщине, иначе он разгневается.

Но некоторые вещи, по-видимому, сильнее страха вызвать гнев предводителя. Некоторым хотелось испытать ее готовность, или они решили, что готовы вытерпеть наказание ради удовольствия, которое получат под покровом ночи.

Они ночевали под открытым небом, возле ручья, к востоку от дороги. Следовало опасаться змей, но другого выхода не было в малонаселенной сельской местности. Они уже отъехали далеко на юг от дороги, ведущей на запад, к Дубраве. На часах стояли по двое. Одним из них оказался тот мужчина, который считал, что имеет право на ее тело. Он пришел к ней, когда взошла белая луна. Он не старался действовать тихо. Может, не считал нужным особенно скрываться, или думал, что она постыдится закричать. Или думал, что поскольку она в прошлый раз не подняла шума, отказав ему, это было приглашением попробовать еще раз.

Даница не спала. Она считала, что можно пожертвовать ради этого одной-двумя ночами сна. Если бы с ней был дед, он бы сказал ей то же самое, она была в этом уверена. Она ощущала потерю и гнев.

Но даже несмотря на это, она не убила этого мужчину.

Она подождала, пока он опустился рядом с ней на колени, лежала, будто спящая. Он что-то шепнул ей, приблизив лицо, потом положил руку ей на грудь (которая еще болела от стрелы брата). Она отвела ему время до этого момента.

— Тико, — позвала она.

Ее пес — охотник, и готов умереть за нее. В прошлый раз только ее приказ удержал его от прыжка. На этот раз она освободила его, позвала, и он прыгнул, подобно пущенной из лука стреле в темноте. Тико вцепился человеку Скандира в плечо, а не в горло. Может быть потому, что ее голос звучал спокойно. «Возможно, поэтому», — подумала она. Пес повалил человека на землю, вонзая зубы в его плечо, и разбойник закричал от ужаса и ярости. Он обозвал ее сеньянской сукой. Она видела, как он шарит в поисках кинжала, чтобы убить пса, поэтому приставила свой клинок к другому его плечу и отозвала Тико.

Она не убила его. Велела себе этого не делать. Поднялась на ноги. Он стоял на коленях, ругаясь от боли. Тико отошел назад, недалеко. Он продолжал рычать, напряженный, готовый по приказу снова прыгнуть. В первый раз она попыталась не поднимать шума, но теперь уже поздно.

Она сказала, громко, чтобы ни один из них не мог утверждать, будто все проспал:

— Опять? Ты позоришь себя и нашего командира. Для меня было бы позором убить червяка с ногами, но я это сделаю — убью тебя или любого, кто попытается сделать это еще раз. Не сомневайся во мне.

Мужчины зашевелились на своих местах. Один встал и подошел. Белая луна была почти полной. Она увидела, что это Скандир.

— Никлас? После моего предупреждения? Встать!