Гай Кей - Дети земли и неба

Она произнесла эти слова четко и хладнокровно. Перо Виллани подумал, сколько же неумирающего огня скрыто здесь, в обители, сколько ненависти, ярости.

Он был потрясен. Он пытался придумать, что следует сказать в ответ, что можно сказать.

Она улыбнулась ему, словно хотела ободрить. Ее волосы под пурпурной матерчатой шапочкой были седыми. Порфир, так называли этот цвет на востоке, и носить его имели право только императоры и императрицы. Она носила темно-синий плащ поверх зеленого платья. Лицо у нее было маленькое, морщинистое, широко расставленные глаза оказались голубыми и все еще блестящими.

Она небрежно произнесла:

— Они убьют вас, конечно. Вы станете мучеником в Сарантии, умрете там, где погибло так много людей. В будущем вы станете Святым великомучеником, вас будут почитать, вам будут молиться. Это не тот почет, который вас ждет за то, что вы нарисуете на холсте или на дереве. Это будет почет, окружающий ваше имя с ароматом вечной благодати.

— Моя госпожа, — начал Перо, — я не из тех, кто участвует в насилии или войне. Я…

— Вы бы и близко не подошли к его дворцам, если бы были другим, — она снова улыбнулась. — Нашей цели идеально соответствует то, что вы такой, какой вы есть.

«Нашей цели».

Он открыл рот и закрыл его.

— Вы еще не так стары, чтобы быть глупым, синьор Виллани, — продолжала она. — Мы понимаем, что это может оказаться невозможным. Мы также понимаем, что Сересса обсуждала с вами эту возможность. Мы знаем серессцев. Да, вас обыщут, и за вами будут следить каждый раз, когда вы окажетесь вблизи от ночного пса. Но мы возлагаем на вас это задание, которое любой джадит, верный богу и утраченному городу, должен принять с гордостью. Вы знаете, что там сделали двадцать пять лет назад. Вы знаете, чем был Сарантий целую тысячу лет. Может быть, у вас будет шанс — у скольких людей он был? — отомстить за всю ту боль, за отнятое величие, — она помолчала. — Я прошу вас помолиться в великом святилище Валерия — за меня, за моего мужа и сына, за всех мертвых, — что бы ни произошло, когда вы будете там.

Теперь это уже не святилище. Ашариты превратили его в один из своих храмов. Они снесли алтарь, убрали солнечные диски, те мозаики, которые еще уцелели. Это все знали. И она это знала.

И все равно.

Все равно. Перо опустился на колени перед этой женщиной, чья несгибаемая, нескончаемая гордость и память была упреком для них всех. Он сказал:

— Вы оказали мне большую честь тем, что говорили со мной, просили меня об этом. Я запомню. И… я сделаю все, что смогу.

Он сам себя поразил, произнеся эти слова.

Она снова улыбнулась ему. Эта улыбка не была доброй. Ходили слухи о том, что она приказала евнухам дворцового комплекса удавить двух ее детей, чтобы освободить путь к трону выбранному ею младшему сыну, тому, который взял себе имя Валерий XI и погиб во время последнего наступления войск калифа. Перо с тревогой почувствовал, что он попал в историю, которая не была его собственной.

Снаружи раздался вопль, ужасный, нечленораздельный крик.

— А, — произнесла старая женщина, поднимая голову. — Похоже, кто-то умер. Пойдем, посмотрим. Сегодняшний день становится все интереснее.

Она махнула рукой. Испуганная девушка бросилась вперед и открыла дверь. Они прошли в большую комнату. В саду лежал мертвый мужчина, а на террасе — мертвая женщина.

— Очень хорошо, — сказала императрица-мать Сарантия. — Этому уже давно пора было случиться.

Она умирала на темно-зеленых плитах пола. Она приказала привезти эти плиты из Варены, там большие каменоломни. Если знаешь, где в мире есть самые лучшие вещи, и обладаешь ресурсами, можно окружить себя красотой.

Она услышала, как открылась дверь, шаги, слова старой ведьмы. «Этому уже давно пора было случиться». Она жалела, очень жалела в последние мгновения своей жизни в этом мире, что не убила ее тогда, давно. Но письма — эти ужасные письма — сделали ее бессильной.

Было очень больно. Она раньше не знала, что бывает так больно. Говорят, рожать ребенка иногда бывает очень трудно, но у нее никогда не было ребенка. Она хотела заговорить, но почувствовала, как во рту забулькала кровь. «Вот что значит кинжал в сердце», — подумала она. Убита другой женщиной. Это дополнительная горечь. Именно так! Было так трудно, всегда так трудно для любой женщины пробиться в этом жестоком мире, а теперь…

Яркое утро. Ей показалось, что становится темнее. Стало темно.

Леонора все еще держала чашу. Она была уверена, что в ней налито отравленное вино. Держать ее в руке было страшно. Смерть на губах из серебряной чаши. Она посмотрела на тело женщины, которая правила здесь почти как королева. Плиты террасы были зеленые, некоторые потемнели от крови, почти у самых ног Леоноры. Уже в третий раз кровь рядом с ней, и кто-то мертв. Она была рада, что ее рука не дрожит, ей не хотелось пролить вино.

— С тобой все в порядке? — спросила Даница. Она вышла на террасу.

Леонора кивнула — не доверяла сейчас своему голосу. Как получилось, что в ее жизнь вошла насильственная смерть?

Она увидела, как к ней подходит Драго Остая. Он взял у нее чашу, осторожно.

— Я позабочусь об этом, — сказал он.

Однако он выглядел встревоженным. Они убили важную персону. Даница убила. Вино, яд в нем — это будет иметь значение, когда они будут об этом рассказывать.

Она услышала, как открылась дверь. Императрица-мать вернулась в комнату вместе с Перо. Старая женщина прошла мимо письменного стола. Она посмотрела на них всех, на лежащую мертвую женщину. И сказала:

— Этому уже давно пора было случиться.

Этого Леонора не поняла. Она снова повернулась к Драго.

— Могут сказать, что мы сами положили это в чашу. То, что в вине.

— Не скажут, — возразила Евдоксия, которая когда-то была императрицей Сарантия. Она снова пошла вперед, лишь слегка опираясь на трость. Перо остался сзади. — Сюда пришлют людей, и мы им покажем, где она хранила свои яды во флаконах и в чашах в глубине шкафа, уже налитые туда, в ожидании.

— Почему? Почему вы это сделаете?

Это спросила Даница, которая, казалось Леоноре, не может не противоречить и не бросать вызов, даже после того, как она опустилась на колени и поцеловала туфлю этой женщины.

Евдоксия мрачно ответила:

— Потому что она нас тоже пыталась отравить, много лет назад. Ей это не удалось. Как видите, — холодная улыбка. — Мы с ней после этого достигли взаимопонимания.

— Она была не из Родиаса, правда? — спросила Леонора.

— Конечно, нет. Из Серессы, родилась и выросла там. И осторожно внедрена сюда.

— В качестве их шпионки? — спросил Драго Остая. Леонора услышала в его голосе надежду. Если Старшая Дочь была шпионкой, тогда ее убийство могут посчитать допустимым.