Гай Кей - Дети земли и неба

Железный воин Джада, он защищал свою семью и дом — в каком бы порядке ни расставлять приоритеты, и какую бы цену ни приходилось платить всем остальным, и уже очень долгое время.

Человек, остановивший перед ними своего коня, уже не молод. Марин, конечно, знал это. Но видеть это собственными глазами — другое дело. Он вспоминает — и говорит об этом — то время, когда Бан Раска приезжал в Дубраву, спасаясь от преследования, в поисках помощи. Он помнит страх города, и такие умные аргументы, как рассказал потом им отец за столом, которые приводили, чтобы отказать ему и отослать прочь.

К тому времени Дубрава уже была занята тем — хотя она всегда была этим занята, — что взвешивала степень зависимости и покорности ради сохранения возможной свободы в борьбе могущественных государств.

Было решено, что у них нет другого выхода. Они могли сражаться за торговлю с самыми крупными государствами, обладая собственными кораблями и верфями, своей гаванью, своим с трудом завоеванным допуском во все порты. Но этот допуск был ключевым. Они не могли поддержать мятежника. Нашлись даже такие, кто хотел захватить его и выдать ашаритам. Они отослали Раску Трипона прочь с подарками (вино, конь, меховая накидка), со словами ободрения и похвалы — и больше ни с чем.

По крайней мере, они позволили ему уехать.

Потом они доложили в Ашариас, что он приезжал к ним и уехал. Опять на юг, предположительно. Марин до сих пор помнит эти слова, сказанные утром в Саврадии, стыд в голосе отца, когда он им об этом рассказывал.

Стыд остался с ним. Не всегда можно догадаться, что запоминает ребенок, и что определяет потом его жизнь.

Даница убивает птицу, потрясающе долгий полет стрелы по направлению к лесу. Она объявляет, что уедет с ними, если Скандир согласен. Увидев полет этой стрелы, он соглашается. Это происходит здесь, при свете солнца, другие птицы кружат и взмывают в небесную голубизну, вокруг цветут полевые цветы.

Ему хочется сказать ей, чтобы она не уходила. Ему хочется попросить ее не уходить.

Вместо этого, через очень короткое время, он занимает свой сторожевой пост — вопреки возражениям — впереди нее, на краю леса, к северу от дороги. Они находятся немного восточнее хижин, за которыми сейчас прячутся в лесу остальные члены их каравана.

Его собственное упрямое безрассудство, в это утро безрассудство определяет все поступки.

Но лучник, при любом правильно выстроенном боевом порядке, нуждается в охране пехотинца. Он настоял на том, что именно он будет ее охранять. И Марин Дживо, по-своему непокорный, не может отогнать воспоминания о голосе отца, полном стыда, когда тот рассказывал им, как поступила Дубрава с этим человеком много лет назад.

Мы совершаем свои поступки по причинам, часто не соответствующим здравому смыслу. Он думает об этом, ожидая вместе с ней у деревьев за дорогой. В этом лесу царит тьма. Эта тьма — нечто большее, чем тень и отсутствие солнечного света. Она очень древняя. «Наверное, крестьяне и фермеры рассказывают легенды об этих лесах», — думает Марин.

Или он просто чувствует себя слишком открытым, беззащитным, а почему — у него не было времени подумать. Это отчаянное предприятие, и не только он играет свою роль в нем. Еще Скандир. И Даница.

Она тихо произносит:

— Ты не должен находиться здесь. Это не твое дело.

Тогда он сердится.

— Неужели? А ты должна?

— Да, Марин. Прости, что покинула свой пост. Извинись перед твоим отцом за меня. Мне необходимо, чтобы ты это сделал. Вы найдете других телохранителей, столько, сколько потребуется, в следующей гостинице. Ты это знаешь.

— Конечно, найдем. И мы ведь не имеем права ничего требовать от тебя.

Горечь в его голосе. И ему это очень не нравится.

Она отвечает, все так же мягко:

— Ты имеешь право. Но это более старые обязательства. Я живу не для самой себя, правда.

Собственно говоря, он это уже знает.

— Ты знала, что сделаешь нечто подобное, когда отправилась вместе с нами?

Он думает, что она ему не ответит, но она отвечает.

— Я надеялась, что мне представится случай убить, хотя бы… хотя бы нескольких из них. Неужели ты не можешь этого понять?

Он до сих пор не оглядывался на нее, но теперь оглянулся, она стоит сзади, справа от него. Держит в руках лук. Колчан прислонен к дереву рядом, вместе со вторым, который она сняла с мула и принесла сюда.

Она смотрит на него. Она не из тех женщин, которые отводят взгляд. При солнечном свете ее хорошо видно. Он видит ее светло-голубые глаза, а в них нечто новое: желание, чтобы ее поняли, чтобы он понял. Хотя бы это. Она прикасалась к нему ночью. Она уснула рядом с ним. Он смотрел, как она спит.

Он говорит:

— Я понимаю. Ты такая же, как он. Скандир. Если бы ты была мужчиной, все бы поняли.

— Спасибо, — отвечает она.

Почти невозможно осознать то, что с ними произошло, особенно учитывая то, что Дамаз никогда раньше не участвовал в бою.

Они быстро шли по этой широкой дороге на запад, по следу, оставленному той бандой, которая напала на обоз с припасами. Пятнадцать всадников двигались вместе с пешими Джанни, и еще десять ускакали вперед — они уже пропали из виду, — чтобы разведать, где враг. Их командир сказал, что, по его мнению, джадиты даже не знают, что их преследуют.

Затем конь рядом с Дамазом упал. Всадник выпал из седла на землю. В то же мгновение упал человек, бегущий прямо перед ним, из его шеи торчала стрела.

Смерть вдруг оказалась здесь, и это невозможно было понять! Это они — охотники! Они здесь для того, чтобы убить бандитов.

Люди и кони кричали и умирали, и теперь стало ясно, что они попали в хитроумную засаду.

Все равно. Они — алые кавалеристы Ашара и Джанни армии калифа, их боялись на всех полях сражений мира. Командир резко закричал, отдавая приказы голосом, в котором не было паники, и двинулся в сторону от дороги, вверх по склону на юг. Стрелы летели из лесной полосы между вспаханными полями.

Дамаз поспешил за ним. Семь или восемь их всадников погибли, и люди, и кони. Он не знал, что произошло с теми, кто поскакал вперед. Он взял свой лук, видя, как это сделал командир. Мечи пойдут в ход позже. А сейчас они бегут туда, откуда летят стрелы, и им тоже нужны стрелы.

Но тут он увидел, что трусливые джадиты бегут. Уже! Он увидел, что джадиты бегут по мокрому полю, а потом — очевидно, так и было задумано — вскакивают на коней, спрятанных за деревьями.

Командир зарядил стрелу, выпустил ее. Он яростно сыпал проклятиями.

Дамаз прицелился, сделал поправку на ветер, выпустил стрелу. Она летела долго, почти до предела дальности для луков Джанни (их искусство стрельбы отличалось быстротой, а не дальностью). Но Ашар его не покинул: подросток увидел, как человек, которого он выбрал мишенью, упал с коня. Дамаз торжествующе закричал.