Генри Олди - Сильные. Книга 2. Черное сердце

Бесполезно. Эта парочка нашла друг друга.

— Давай хоть дыру завалим, а? Чтоб опять не вылезла.

— Завалить? Можно!

Уот вприпрыжку выскочил наружу и вскоре возвратился, со скрежетом волоча за собой огромную каменюку. Хорошо хоть, не ту, что жернов подпирала! Я наладился помогать, но дорогу нам заступил Зайчик. Разведя руки, насколько позволяли цепи, он загородил путь к дыре:

— Гыр! Гыр-гыр! Нет!

— Зайчик, дай пройти!

— Не дам! Буо-буо!

— Не мешай, пожалуйста. Уйди с дороги.

— Гыррр! Убью!

Рычит, плюется, цепями гремит! И что с ним делать?

— Зайчик, мы хотим завалить дыру. Понимаешь?

— Моя, кэр-буу! Моя!

— Мой шурин! Если хочет, пускай.

Уот откатил камень к стене, развернулся и потопал к выходу. Пришлось мне, ругаясь на чем свет стоит, спешить за адьяраем. Еще закроет меня тут вместе с Зайчиком — с него станется! Ныряя в проем, я обернулся. Зайчик, весь в цепях, как невеста в ожерельях, присел на корточки над дырой. Рыбак над прорубью: ловись, рыбка! Ловись, большая, большая, очень большая! Он радостно скалился, облизывал заострившиеся зубы. Предвкушал: дождусь, вылезет, и тут я ее! Его! Кого? Не важно! Кто вылезет, того и пришибу!

Кюн был в доспехе, при оружии — полный боотур. Заговоренные цепи на нем обвисли, не спеша затянуться. Сейчас Зайчик, пожалуй, сумел бы дотянуться до меча, рубануть наотмашь по цепи… Нет, он даже не пытался. Цепь? Ерунда! Наконец-то парню никто не запрещал сражаться в свое удовольствие. «Моя!» — кричал он, и это значило: «Моя добыча!» Одержав первую в жизни победу, Зайчик жаждал повторения.

Вот она, жизнь настоящего боотура! Доведись Кюну Дьирибинэ внезапно оказаться дома, в тепле и безопасности, рядом с матерью, а главное, рядом со строгим бдительным отцом — парень сбежал бы сюда, в подземелья Уота Усутаакы.

— Поберегись!

Я едва успел выскочить. Уот вышиб камень-клин, и жернов с рокотом прокатился по желобу, надежно перекрыв вход в темницу. Адьярай в задумчивости поскреб когтем ржавую щетину на подбородке и с видимым усилием чуть-чуть усох.

— Ты хороший, — похвалил меня Уот. — Умный. Просто глупый. Как его расковать? Раскую — он драться полезет. Он полезет, я его убью. Этого хочешь?

— Не хочу.

— Правильно не хочешь. Зачем шурина убивать? Посидит на цепи, станет тихий. Тогда выпущу, за стол посажу. Рядом с собой! Кумыс пить станем, радоваться. Хорошо?

Вспомнились Уотовы пленники: отупевшие, безучастные ко всему. Тихие.

— Да уж, лучше некуда!

— Верно понял! Молодец.

Умный я, умный, просто глупый. Скоро Зайчик превратится в бессловесного тупицу, Уот женится на Жаворонке, подземная тварь-людоедка пророет новый ход, а я, Юрюн Уолан, голова котлом…

Тварь! Жаворонок!

— Ты куда?! — ударил в спину крик Уота.

Но изгиб каменной кишки уже скрыл меня от адьярая.

— Живой! Живой! Живой…

Налетела, обняла, прижалась щекой. Я и не заметил, как усох — мчался-то я сюда боотуром, чтоб быстрее. Вот ведь! Налети на меня Чамчай, полезь обниматься — я бы сходу по башке засветил! А с Жаворонком — все наоборот.

— Уходи! Сейчас же!

Что это с ней? То на шею бросается, то прочь гонит?!

— Убирайся!

— Почему?

— Чтоб духу твоего здесь не было!

— Да почему же?!

— Мало тебе Уот дал? Хочешь, чтобы прибил? Уходи!

— Никуда я не уйду! — я вспомнил, зачем прибежал. Эти женщины кого хочешь с ума сведут! — Для Уота я теперь гость. Дорогой гость! Он меня и пальцем не тронет…

— Пальцем не тронет, а колотушкой? Копьем? Увидит, что мы обнимаемся, в узел завяжет! Гость, в горле кость…

— Так ты ж сама!

— Что сама?

— Обниматься лезешь!

— Я сама? Это ты сам! Вломился, налетел…

— Я?

— Ты!

Спорить я не стал. Жива-здорова, кричит, ругается — уже хорошо. Просто замечательно! Вместо пустых препирательств я принялся бродить по пещере: изучал пол, топал сапогом, стены пинал. Стоят, не шатаются, звук от пинков глухой — пустот, вроде, нет. Пол всюду каменный, не то что в Кюновой темнице. Землю тварь прокопала, а тут не проберется, нет…

— Что ты делаешь?

— Любуюсь. Славно тебя Уот обустроил…

И ведь почти не вру, главное! Уши, правда, дымятся, так в сумраке не видно. Не рассказывать же ей про Кюна с его приключениями? Мало девчонку Уот напугал, пока похищал, так еще я со страшилками! Начну рассказывать — опять съежится, в угол забьется…

— Обустроил! Не твое дело!

— С тобой все в порядке?

— В порядке… Не в порядке! Уходи!

— Что не в порядке? Что?!

— А сам как думаешь?!

— Сюда кто-нибудь совался?

Она смотрела на меня, как на безмозглого червяка. Наверное, я так и выглядел. Обычное дело. Привык уже.

— Ты!

— Что — я?

— Ты совался! Суешься! Уходи! Ну пожалуйста…

— А еще? Кроме меня? Никого не было?

Я упрямый. От меня криками не отделаешься. Жаворонок это наконец уразумела. Смирилась, что без ответа я не уйду.

— Уот заходил. Еду принес.

— Только Уот?

— Сестра его приходила.

— Чамчай?!

— Да, Чамчай! Твоя невеста!

Невесту я пропустил мимо ушей. Свистнуло — хуже боевой стрелы.

— И всё?

— Всё! Доволен? Убирайся к своей Чамчай!

— Дура! — не выдержал я. — При чем тут Чамчай?! Я за тебя беспокоюсь!

— А что за меня беспокоиться? У меня все хорошо, скоро замуж выйду…

Она всхлипнула, отвернулась. И тут же предостерегающе выставила руку, ладонью ко мне:

— Стой, где стоишь! И не надо меня утешать…

Я переминался с ноги на ногу, терзался сомнениями. Запереть Жаворонка снаружи? А вдруг тварь изловчится, откроет? Изнутри? Точно, изнутри!

— Жди здесь! Я быстро…

Дверь я за собой все-таки запер на засов. И бревном привалил, на всякий случай. Пробежался по Уотовым закромам, отыскал в грудах хлама подходящие железки — и назад.

— Ты что это задумал?

Похоже, у Жаворонка возникли скверные подозрения.

— Задвижку тебе поставлю. Будешь закрываться, поняла?

— От кого? — она обидно захохотала. — От Уота?

Я не ответил: занят был. Гнул-выгибал железяки, пытаясь придать им форму петель для засова. Выходило коряво, коряво, очень коряво. Ну да, я ведь не кузнец. И инструмента у меня нет. Сюда бы мастера Кытая! Ладно, и так сойдет. Красота нам ни к чему, главное, чтоб держало…

— Уоту твоя задвижка — тьфу! Только разозлится!

— Тьфу, да. А ты услышишь, что он идет, и открой заранее, чтоб не снес.

— Это не от Уота? От кого?

— Мало ли? Бродят тут всякие…

— Какие — всякие?

Я сделал вид, что не слышу.

Некоторое время Жаворонок молча наблюдала за моими ремесленными потугами. Когда я уже решил, что она успокоилась, дочь дяди Сарына вдруг произнесла, словно продолжая давнишний, прерванный на полуслове разговор — ровно, тускло: