Генри Олди - Сильные. Книга 2. Черное сердце

— Дурак! Дурак!

— Бить жена! Учить жена!

— Пусти!!!

— Сортол смертный бой жена учить!

Снег валит. Земля дрожит. Сортол кричит. Вот-вот ударит. Лежу ничком, плачу. Горько-горько плачу. Не добежала я, да. Некому Нюргуна спасать.

Замерзнет брат.

— Брат умер, а тебе лишь бы кумыс хлестать?!

Тварь двигалась быстрей голодного горностая, подобравшегося к белой куропатке, и так же суетливо — молниеносными рывками, словно размазываясь между мгновениями. Ни уследить, ни разглядеть, пока острые зубы не прокусят тебе затылок. Лишь мелькал дымный хвост, в ярости охаживая дверной косяк, да тускло блестели когти-ножи, выписывая в воздухе мерцающие полукружья. Угрожали, отвлекали, морочили. Юрюн-боотур в моем сердце заворочался, проснулся, гаркнул во всю глотку: опасность!

— Бурдюк дырявый! Пьянь бессовестная!

— И ничего не пьянь, — прогудел Уот. Я ждал, что он раньше меня превратится в доспешного боотура и ринется в бой, но могучий Уот Усутаакы под градом обвинений превращался в кого угодно, только не в боотура. — И ничего не бурдюк. Мы по делу пьем. Эсеха поминаем, вот.

Голос хозяина дома — алатан-улатан! — звучал виновато. На беснующееся в дверях существо Уот старался не глядеть.

— И как? — вопрос брызгал злым ехидством, хлестал наотмашь, жёг без пощады. — Напоминались? Завили горе веревочкой?!

Чудовище наконец замерло, и я сумел его разглядеть, хоть и мельком. Глазищи выпучены, горят углями. Узкое лицо — морда? — туго обтянуто серой бугристой кожей. Нос — клюв? — железная пешня: такой рыбаки зимой лед долбят. Шея длиннющая, вертлявая. На шее — ожерелье из человеческих позвонков. Мосластые лапы — руки?! — с когтями на пальцах… Чудо-юдо дернулось, в глазах у меня опять зарябило. Или это от кумыса? Кажется, тварь была одета. Кафтан? Платье? Рубаха до колен? Под рубахой — мешковатые шаровары? Поди разбери, если оно мельтешит…

— Еще нет. Только начали…

— Валил бы ты отсюда, а?!

Уот набычился, посмурнел:

— Не хочу я валить. Не буду я валить.

— Не хочешь? Не будешь?

— Не свалю, вот. Сама вали.

— Пленники кормлены?

— Ну, не кормлены…

— Скотина поена?

— Ну, не поена… Так она ж скотина!

— В подвалах разгром?

— Ну, разгром… В первый раз, что ли?

— Кто все это счастье разгребать должен?

— Ну, ты… А кто? Я, что ли?

— Ты, что ли! Ты!!! Хватит кумыс жрать!

— Нет, не хватит! — Уот возвысил голос. — Дьэ-буо!

— А я сказала, хватит! Все вылакаешь, что на свадьбы останется?

— Свадьбы? На свадьбы кумыс нужен, да.

— Вот же голова! Вот же кладезь мудрости!

— Море кумыса!

— Так иди, займись делом! А меня с женихом оставь!

— Зачем?

— Затем! Нашел, о чем спрашивать! Бесстыжее мурло!

— Ну, я того… — Уот подмигнул мне. Веки его единственного глаза хлопнули так, что попадись между ними птица куртуйах [45] Тетерев. , погибла бы злой смертью. — И вы тут того, а? Ну, этого… Не скучайте, кэр-буу! Хыы-хык, гыы-гык! Давай, сильный, бейся! До последней капли!

Свадьбы? Не свадьба, а свадьбы? Жених? Кто у нас жених, если не Уот? О чем это оно?.. он?.. Она?!

— Вон! — завизжала тварь. — Вон!!!

Хихикая басом, Уот вывалился в коридор, затопал прочь. Дом от его шагов больше не трясся. Когда шаги затихли в отдалении, чудовище еще какое-то время прислушивалось, а потом одним неуловимым рывком обернулось ко мне:

— Ушел. Давай, шевелись…

Я и моргнуть не успел, как тварь оказалась рядом. Мелькнули перед лицом блестящие когти…

Опасность! Враг!

В глаза целит! Когтищами!

Плохой. Плохая. Плохое.

Очень плохое! Убью!

Колотушкой — хрясть! Не хрясть.

Мимо.

Быстрое. Очень быстрое.

Бум! В стену.

Тресь! В пол.

А ну, стой на месте!

Не стоит. Бежит. Пропало.

Совсем пропало.

Где?

Нет врага.

Усыхаю.

— Сдурел, боотур?

Тварь опасливо выглядывала из-за двери. Не мельтешила, не бросалась, не целила когтями в глаза — и на том спасибо. Если б хотела, выцарапала бы! — запоздало дошло до меня. С ее-то быстротой? С ее дерганиной?! Ни отпрянуть, ни отмахнуться. Выходит, не хотела?

— Ты на всех кидаешься? — поинтересовалась тварь. — Ты больной?

— Это я кидаюсь?! Это ты!

— Я?!

— Ты! На меня!..

Налетел? Налетела? Налетело? Я умолк, не рискуя закончить мысль. И так понятно, о чем речь.

— Ясно, — чудовище смерило меня оценивающим взглядом.

— Что тебе ясно?

— Все мне ясно. Остаточные явления.

— Чего явления?

— Драки с моим драгоценным братцем. Ты недоусох, вот и бодаешься. Ничего, это пройдет…

— Уот — твой брат?!

— А ты ждал, что он меня тебе представит? Ножкой шаркнет? Родословную зачитает?! Придется самой: Куо Чамчай, сестра этого балбеса. Твоя невеста, между прочим.

— Так ты удаганка? Девка-визгунья [46] Одно из имен-прозвищ сестры Уота Усутаакы — Девка-Визгунья (Кыс Кыскыйдан). ? — я припомнил давний рассказ Уота. — Погоди! Моя — кто?! А ну, повтори!

— Еще раз услышу про визгунью, — Уотова сестра нахмурилась. Пальцы ее резко сжались на косяке двери. Скрипнули когти, оставляя в дереве глубокие борозды, — оторву, что не жалко. Тебе чего не жалко, боотур? Для любимой невесты?

— Это кто тебе такое сказал? Про невесту?

— Это я сказала! — вспылила Чамчай. Хлестнула по полу хвостом: — Уоту сказала, понял? Не скажи я, что пойду за тебя замуж, он бы тебя в кашу истолок! В труху смолол! А так он семейный, родственный. Сестриных женихов любит, ценит, не убивает. Уж я-то знаю, у меня этих женихов было — хоть на зиму квась! К вам, боотурам, подход нужен, иначе гиблое дело…

— Ты что же, спасала меня?

— Ой, умница! Голова-котел! Ну прямо Уот, одно соображение!

— А зачем ты меня спасала? Кто я тебе?

— Кто? Никто.

— Арт-татай! Ты что, правда замуж за меня хочешь?!

При виде невесты я едва опять не забоотурился.

— Ой, бедолага, — Чамчай улыбнулась с такой грустью, что у меня аж в носу защипало. Лицо ее на краткий миг стало почти человеческим. — Милый ты мой мальчик! Как же тебе не повезло в жизни! Что думаешь, то и говоришь. А чего не говоришь, то и без слов видно. Ладно, молчи, не позорься. Давай лучше, пошевеливайся — или оставайся и женись.

— Пошевеливайся?

— Ты уезжать вообще собираешься? Или тебе у нас медом намазано?!

— Уезжать?

Чамчай тяжко вздохнула — точь-в-точь дядя Сарын, когда ему не удавалось с первого раза объяснить мне простую вещь. Простую для дяди Сарына, разумеется. Обычно он не отступал, твердил, талдычил, заходил с боков, и в итоге до меня доходило.

Вот и Чамчай не отступила:

— Уезжать. На коне. Верхом. Ты верхом ездишь?