Генри Олди - Сильные. Книга 2. Черное сердце

Внизу, где мы стояли, было светло, как днем.

Кругом громоздились причудливые каменные сосульки. Одни росли из пола, другие свешивались со стен и потолка. Великаны и карлики, одиночки и целые заросли. Бирюза и малахит, багрянец и охра, снежная белизна, бурая ржавчина… По сосулькам стекала вода, в ней отражался колдовской свет, искрясь россыпями драгоценных камней. Пещеру наполнял неумолчный звон капели. Кое-где верхние и нижние сосульки срастались в единые столбы. Будто намекали: союз Вышних Небес и Кэтит Ютюгэн? Почему бы и нет? Мы срослись — и у тебя все срастется. Женишься на Чамчай…

— Нравится?

Я не удивился: привык, что у меня на лице все написано.

— Ага.

— Свадьбы отгуляем — еще и не такое покажем!

— Чувствуй себя как дома!

— Это ваш дом? Вы тут живете?

— Мы тут едем.

— Кто едет, а кто и идет.

— Откуда вы про свадьбы узнали?!

— Уот передал.

— Через дедушку Сэркена.

— Пригласил…

— Поехали уже, что ли?

— Это ты — поехали. А мы с Юрюном пешочком…

Оказывается, я, пока бежал, успел основательно углубиться в пещеру. Вон зверь застыл: морда гладкая, бело-желтая. Лапы оплыли, в пасти отблескивают клыки. Вон из стены лицо выпятилось: бородатый старик, трещины-морщины. На дедушку Сэркена похож, только борода зеленая, будто мхом поросла. Под дедушкой булькал котел, плотно закрытый крышкой. В такой Уота целиком запихнуть можно! Котел покоился на раскоряченном суставчатом треножнике. А вон еще! Справа, слева: большие, поменьше, совсем крохотули. Черные, шершавые; медные, гладкие; серебряные, блестящие… На некоторых теплились огоньки-светляки, как на нашем камельке.

Я хотел спросить о котлах Уотовых братьев — они местные, должны знать — но не успел.

— Вечно он опаздывает, — проворчал Тимир.

— Ну да, — поддержал Алып. — Обещал встретить…

— Забыл. Дырявая башка!

— А вот и не забыл! Не забыл! Уот помнит!

К нам бежал большой черный адьяраяй с улыбкой от уха до уха.

— Уот всё помнит!

— Я тебе друг, — сказал Уот. Из его единственного глаза вытекла мутная слеза. Сползла на щеку, скатилась к подбородку, упала. — Я тебе брат. Ты мне зять. Обними меня!

И добавил с чувством:

— Кэр-буу!

Ну, я обнял. Если честно, я полагал, что объятия дадутся мне с бо̀льшим трудом. Во-первых, я слишком хорошо знал, как смертоносны объятия Уота Усутаакы, Огненного Изверга. По сей день едва вспомню, и тело начинает ломить. Во-вторых, сложно обниматься с адьяраем, чья рука раздвоена в локте. Ладно, это еще ничего, с его-то предплечьями! Опять же можно сграбастать обнимаемого под мышку… Но в-третьих — и в-главных — я чуял подвох. Вряд ли Уот собрался обмануть доверчивого Юрюна Уолана и торжественно придушить его на глазах своих братьев. Ну да, нарочно созвал родню, чтобы меня прикончить! Уот желал зятю добра, готовил ему — мне! — подарок, который до поры держал в тайне, и это было опасней всего.

— Невеста! Тебе обещали…

Нет, вы не ослышались. Вот что объявил Уот, когда я, изрядно помятый, вырвался на свободу.

— Невеста, дьэ-буо! Жаворонок! Тебе обещали, да.

— Ага, — осторожно кивнул я.

В то, что Уот решил вернуть мне дочь дяди Сарына, я не верил ни капельки.

— Мне обещали, да, — гнул свое адьярай. — Обоим обещали. Нам обоим, да.

— Угу. Обещали.

— Хочешь, убьем Сарына?

— Не хочу.

— И я не хочу, — согласился адьярай. — Оба не хотим, хыы-хык! Оба честные, добрые. Умные! Мы оба, невеста одна. На обоих не делится?

— Не делится.

— Делится! — торжественно возвестил Уот. — Делится, буйа-буйа-буйакам! Ты умный, я умнее. Правда, Тимир? Правда, Алып?

Братья переглянулись:

— Правда, Уот.

Ох, и не понравился мне их ответ! Думаете, они подсмеивались над простодушным Уотом? Ничуть не бывало! Вся троица в сговоре, клянусь…

— Вот, — Уот очертил в воздухе контур женской фигуры. — Жаворонок.

Я молчал.

— Как делить? Ночь я, ночь ты?

— Подеремся, — вздохнул я.

— Подеремся? Я тебя убью, и буо-буо! Не нравится?

— Не нравится.

— Молодец! И мне не нравится. Не делится?

— Нет.

— Делится! Смотри сюда…

Он еще раз изобразил женский контур:

— Вот как делится, — ребро Уотовой ладони рубануло поперек, на уровне талии. — Р-раз! Делится! Нас двое? Невест двое! Две половинки, гыы-гык!

— Ты решил ее убить?!

— Убить? Нашу невесту? Глупый зять, голова с кулак! Алып, объясни ему…

— Режем пополам, — громко топая своими чудовищными ногами, Алып подошел ближе. — Верхняя половина, нижняя половина…

— Мне нижнюю! — напомнил Уот. — Детородную!

— Хорошо, не ори… Ему нижняя, тебе верхняя. И не надо нам рассказывать, что отдельно половинки не живут! Без тебя знаем. Живут, но недолго. Вот пока они живут, мы берем Куо Чамчалын…

— Чамчай?

— Нет, Чамчалын. Есть у нас на примете одна подходящая особь…

— Кто?!

— Женщина. Для тебя, зятёк, важно, что женщина, остальное побоку. Страшненькая, но это чепуха. Любоваться ты будешь верхней половинкой своей жены, а с нижней у Чамчалын всё путём. И каким путём! Ты уж поверь, я знаю, что говорю. Так вот, режем мы Жаворонка с Чамчалын…

— Мы?

— Я с Тимиром. Тебе, извини, я это дело не доверю. А Уоту — тем более! Режем, сшиваем, ждем, пока очухаются. Уоту — верх Чамчалын, низ Жаворонка. Тебе — низ Чамчалын, верх Жаворонка. И живете вы долго и счастливо…

— И умрете в один день, — расхохотался Тимир.

— Шутишь?

— Насчет «в один день»? — Тимир подмигнул третьим глазом. — Шучу. Умрёте, как получится. А насчет «долго и счастливо» — чистая правда. Ты не переживай, дружище, нам не впервой. Видал, как Алып себя перекроил?

Я внимательно посмотрел на Алыпа. Алып ответил мне ослепительной улыбкой. В улыбке — во всех трех улыбках! — чувствовалась опытная рука Тимира-зубодера.

— Ты что, — спросил он, — думал, я таким родился?

— Нижний мир, — я пожал плечами. — Он еще и не так перекроит.

— Так, да не так. Уот тебе про нашу маму рассказывал? С ногами у нее беда. Еле ходит, больше лежит. А я в маму пошел, с рождения. В смысле, не пошел. Ну, ты понял. Тимир меня на закорках таскал, потом бычка подобрал, смирного. Я в седле сижу, одной рукой за переднюю луку держусь, второй — за крюк сбоку. Узда в зубах… Спина болела — кошмар! Остобрыдло мне это дело, я Тимиру и говорю: давай, а? Стали мы пробовать…

Я еще раз оглядел Алыпа с головы до ног. С трех голов до шести ног. Две — подпорки. Две с копытами. Две — багры. Я бы на таких давно шею сломал, а Алып еще и приплясывает! Ага, Нижний мир, обычное дело: скалы, пропасти, реки огня. Копытами скачешь, подпорками упираешься, баграми цепляешься. Разумно!

— Ты не волнуйся, — Алып ошибочно истолковал мое внимание. — Сошьем в лучшем виде. Ты, я вижу, парень славный, честный. И на Уота хорошо влияешь. Ишь, какой он с тобой усохший сделался! Невестой делиться вздумал, а? Да он сроду ничем не делился! Все в одну морду жрал, красавец…