Андрей Кречетов - Воля твоя (СИ)

Конечно же, конь моих планов не понял, намеренно укусив мимо ягоды за ладонь. Чувствительно, но сам наглец в ответ только фыркнул, поворачиваясь ко мне крупом. В общем-то, если с едой дела действительно пойдут туго, всегда можно разжиться свеженькой кониной.

В то, что меня преследуют сейчас, я не верил — если я так нужен кому-то определенному, усатый командир придумает кучу отговорок, только бы дать мне время уйти. Примерно пару дней, необходимые для того, чтобы незаметно пройти по землям баронов. Ничего не мешает ему на эти пару дней изобразить какую-нибудь лихорадку, запретив валандаться своим бойцам по лесам одним, резюмировав это тем, что я опасный преступник, возможно, поджидающий их необдуманных действий в ближайшей рощице.

Можно долго думать и предполагать, строить догадки, тыкать пальцем в небо, но как оно там на самом деле мне все равно не узнать. Может, солдаты в одной упряжке с их офицером, может, лишь в роли пешек — не знаю, а на тех обрывочных знаниях, что мне доступны, и не узнаю. Но факт в том, что ехать навстречу с неким неизвестным, подстроившим все это, я не собираюсь. Да, он правильно рассчитал, что с таким скудным запасом еды я рисковать не стану, пытаясь углубиться в империю, но и на баронском торжище мне делать было нечего.

Активность поднялась на пятые сутки, когда конь с голодным прищуром в глазах поглядывал на мои ноги. Некто, заметивший мое слишком долгое отсутствие, противоречащее его задумке, решился на активные действия. Меня начали искать.

Хоть я никого ночью и не слышал, но однажды в относительной близости заметил несколько конных следов. Свои-то следы я как мог…, и по этому поводу особенно не беспокоился — вряд ли здесь найдется хоть один знающий свое ремесло следопыт.

А в следующие ночи, каковые в этой глуши славятся своей звенящей тишиной, я слышал далекие переклички, хруст палок и веток. Если раньше поиски возможно моего переломанного тела проходили исключительно днем, то теперь поисковые группы действовали круглые сутки. И, насколько я мог судить, силами не одного и не двух гарнизонов.

Но все это как-то обходило старое захоронение стороной — животные сюда идти боялись, а люди подсознательно чувствовали нечто, особенно не стремясь к пронизывающему даже днем холоду. Это я, безвылазно обитая здесь, попривык и сейчас не особенно обращаю на это внимание, но поначалу был просто вынужден укрывать своего коня попоной, сам греясь в его тепле.

О том, что было бы, сунься на это позабытое кладбище кто-либо из ищеек, я старался не думать. И так слишком сильно рисковал.

На десятый день чуть ли не голодовки конь требовательно толкнул меня лбом, а после того, как я отказал ему в дополнительной порции, встал на дыбы, слегка толкнув грудью. На следующий день он не получил пищи, поэтому к вечеру уже был куда более дружелюбен. Иногда мне кажется, что это наспех купленное животное выглядит поумнее многих разумных.

От безделья, перемежая с вылазками к и не думающей затихать вокруг бурной деятельности, я все же раскопал ту самую могилу, на которую позарился давешний гробокопатель. Вопреки всем ожиданиям, в полуистлевшем от времени деревянном гробу не оказалось ничего заслуживающего внимания. Даже трупа не было, если не считать таковым те обрывки на провалившемся дне некогда плохо сколоченной коробки.

Я уже начинал скучать, прекрасно понимая, что сюда никто так ни за что и не сунется, но и пройти мне самому мимо столь усиленных кордонов не удастся. Только не теперь. И уже ни в одну сторону, даже если бы я желал все-таки попасть на то злополучное торжище. Однако вскоре случилось то, что навсегда вернуло в этот мир меня прежнего. То, после чего я перестал смотреть на «состязание» моего знакомца Номада, в которое он меня зачем-то втянул, столь несерьезно. Это оказалась не игра в «состязание», совсем не игра. В который раз моя жизнь, не дожидаясь очередного витка спирали, круто повернула, сиганув на следующую по порядку нить.

Холодно, стало слишком холодно, еще успел тогда подумать я. Густой пар вырывался изо рта и ноздрей, оседая прямо в воздухе морозной крошкой. Одежда и волосы почти мгновенно покрылись тонкой инеевой коркой. Под ногами захрустело.

Истошно заржал мой конь, в панике вставая на дыбы. Ему вторили десятки голосов поодаль, как лошадей, так и их всадников. Нечто творящееся почувствовали почти все.

Я упал на колени, отчаянно пытаясь сохранить хоть сколько-нибудь вертикальное положение, когда земля заходила. Я принялся судорожно хватать ртом воздух, когда дыхание сперло, а все воздушные потоки словно остановили свое движение. Я застыл на месте, прикованный к земле какой-то потусторонней силой, а эта сила… как будто бы искала себя выхода. И тогда начался твориться неописуемый ужас — древнее, позабытое всеми кладбище ожило. Кладбище, границы которого все разумные пределы — везде, докуда хватало глаз. А там, где я сейчас находился, с выпученными от поглотившего меня мрака глазами, был его самый центр. Огромное древнее захоронение… Откуда оно здесь?!

Я не буду припоминать небылиц как пересилил себя, как поднялся, готовясь дать отпор любому врагу. И задышал я вдруг полной грудью, и замогильный холод лишь подогрел и без того кипящую кровь. Как засвистел, засверкал в лунном свете, меркшей время от времени луны мой кинжал, чиня добро и справедливость, возвращая мертвяков в мертвяково пристанище.

Нет, все это неправда. Вместо этого я словно провалился в какое-то небытие — воспоминания обрывочны, часто короткими урывками, запечатленными в голове недвижимыми картинками ужаса. Хрипя от ощущаемого нефизического давления, я стоял на карачках, едва удерживая вмиг обессилевшее тело на дрожащий руках. Все, что помню, это как ползу пару метров до вкопанной в землю лопаты словно до недостижимой цели. Как наваливаюсь на нее всем телом, и как проваливаюсь в открывшееся нутро рассохшейся могилы. Крышка хлопнула надо мной, земля погребла руки, ноги, засыпала за воротник. Последний раз, не в силах вдохнуть, я раззявил рот, глотая воздух вперемешку с землею, и потом все померкло — я провалился в то самое небытие.

Сознание приходило рывками. Сначала я понял, что мне нечем дышать, но не придал этому значения, потом появилась жажда, которую я тоже проигнорировал. А следом пришли воспоминания. И вот именно их заслугами я и дернулся. Раз, другой. Заскреб руками и ногами, пытаясь освободиться от навалившей сверху земли. Попытка вдохнуть жалкие крохи воздуха привела лишь к бесполезным режущим спазмам в горле.

Перевернуться в столь замкнутом пространстве, — коробке, — было невозможно, как и подогнуть колени или, хотя бы, упереть в дно руки. Все, что мне оставалось, это ткнуться начинающей паниковать головой в крышку гроба, надавив изо всех сил. Сначала самой головой, а потом, когда крышка чуть поддалась и треснула, расходясь в стороны, и всею спиной. Земля тяжелым потоком ринулась на меня, погребая под собою, но вместе с ней такой свежий живительный воздух!