Андрей Кречетов - Воля твоя (СИ)

Моя девочка… Я заменил ей отца, но всей правды она так никогда и не узнала.

— Смотри, — махнул рукой я вниз. — Прямо сейчас двое твоих товарищей убивают друг друга. Умирают сами, и забирают с собою нынешнюю императорскую семью. Смотри же! Видишь? Прямо сейчас престол освобождается от узурпировавшей его крови! Чего же ты стоишь? Ну же, делай что-нибудь!

Однако она стояла. Даже не двигалась. «У меня нет на этот счет никаких распоряжений», — вот и все, что она прошептала мне в тот момент. Вниз, как указывал ей я, она так и не посмотрела.

— Воля Провидения, — понимающе кивнул я, с какой-то ненормальной приятной злостью наблюдая, как мать будущего истинного императора закусывает губу. Понимала всю абсурдность того первонамерения, что лежат у основ ее организации. Понимала всю нестерпимую глупость того, чем ее пичкали и пичкают сильные мира сего. Те, кто поставил себя выше Создателей, объявив истинным гласом и дланью Провидения. Те, кто сами решили малевать на картине жизни красками крови свое собственное Предначертание.

А может быть, ничего подобного она не понимала. Будучи пешкой, лишь исполнителем, она кротко приняла на себя выданную ей роль. И не просто примерила, а вжилась.

Я уже обнимал ее за плечи. Крепко, прижав к себе.

— Теперь тебе никуда от меня не вырваться, — яростно прошептал я ей на ухо. Она дернулась от меня, часто задышав и впившись мне в лицо каким-то диким взглядом. — Прямо сейчас мне достаточно сделать одного шага, лишь одного коротенького шажка, чтобы навсегда избавить мир от собственной крови: что во мне, что зарождающейся в тебе. И больше не будет ничего, больше не будет никакой воли свыше. Все закончится здесь и сейчас. Скажи мне, Мира, что станет в планах у Магистров Крови с Железной империей в этом случае? Ну же, только не говори мне, что они совершенно не продумали подобный сценарий и поворот событий. Потому что в таком случае я начинаю думать, что они обыкновенные кровопийцы, присосавшиеся к кормушке под названием Власть. Жалкие псевдовершители жизней и судеб, где-то там, наверху, незримые, разжиревшие от собственного всемогущества. Что скажешь, Мира?

— Это твой ребенок, твой сын!

Она попыталась вырваться из моих объятий. Впилась в предплечья ногтями, глубоко, до крови разодрав кожу. Она толкала меня, колотила и стонала от бессилия. А я блаженно улыбался. Потому что прямо сейчас ничто ничего не значило. Хотелось бы мне сказать, что мы стоим у истока, однако русла, как и жизнь, никогда не поворачивают вспять.

— Ты не можешь! Твой плод во мне! Ты не посмеешь лишить жизни собственное дитя! — Кричала она.

И я засмеялся, наблюдая как бледнеет ее лицо, а удары, только что яростные, теряют силу. Как обмякает она в моих руках, сжимаясь и рыдая. И ответил ей тем, что уже однажды говорил — немного в другом месте, немного другому не человеку. И все-таки не так давно, чтобы память услужливо попыталась забыть такие жестокие слова.

— Мне не впервой убивать собственное дитя. Воля Провидения? Воля моя!

Запахи прелой листвы щекочут ноздри, веют прохладой и сыростью. Я снова один, я снова ото всех сокрыт, снова — не от мира сего. Где-то вдали, в такой глубине, где нет места живым и думающим. Небо над головой серо и хмуро, кажется, будто оно, серое с белым, неуклонно падает вниз. Что ни день, то мелкий моросящий дождь, слякоть. Деревья тяжелы и массивны, клонятся к земле, изгибаются в такт здешней жизни. А сам воздух… воздух буквально пропитан витавшей в нем грустью, тоской и унынием — самое подходящее место, чтобы навсегда раствориться и пропасть. Самое место для меня.

Дверь отчаянно взвыла скрипом, хлопнула за моей спиною, отрезая внешний мир. Лучина, затрещав, заалела.

Темнеет здесь медленно и словно как-то незаметно. Однако если уж темнеет, так насовсем — хоть выколи глаз. Ночью нечего делать снаружи, если только интерес не заключается в стремлении заблудиться и пропасть, по пути встретив одну из частых здесь болотных ям. И тем не менее, снаружи отчетливо донесся какой-то посторонний звук. Мне не было нужды его игнорировать.

Темнота и темнота кругом. Еще не совсем полная, не до конца вошедшая в силу, перебиваемая все сгущающимися сумерками, она невесомым бархатом легла на плечи. Никого и ничего вокруг, как показалось мне изначально. Но я не спешил оборачиваться внутрь. Просто стоял и дышал влажной прохладой, а единственная лучина где-то позади скупо выхватывала из мрака редкие очертания.

Тихий шорох снизу, прямо у самых ног. Я нагибаюсь, внутренне удивляясь, что не заметил этого сразу, своей тенью накрыв будто покрывалом. Протягиваю руку и замираю. Сердце бешено колотится и дыхание спирает нечто инородное, заставляя меня упасть на колени. Котомка уже рядом, уже у меня в руках. Я прижимаю ее к себе.

— Она с-совсем другая, — едва слышным шепотом кричит мне темнота. — Пос-заботьс-ся о ней.

Но я ее не слышу, полными влаги глазами глядя в крохотное сокровище у моей груди, смешно-серьезным взглядом изучающее мое лицо. Я несмело протягиваю палец, касаюсь им щечки, крохотного носа, не успеваю заметить, как он уже оказывается крепко зажатым в уже прорезанных зубках. По пальцу медленно разливается онемение.

— Нет, молчать не надо, — шепчу я ей, склонившись, почти ее касаясь. — Крик — твоя награда.

И она сделала то, что сделал бы самый обыкновенный младенец: выпустила мой палец, все также неотрывно глядя на мое лицо, шмыгнула раз, другой, и вдруг во весь голос разревелась. Тягучая тишина вокруг лопнула мыльным пузырем.

— Я увезу тебя отсюда. Далеко-далеко, на другой континент, на другой материк, хоть на край света. Подальше отсюда, от этого прогнившего места. — Слезы катились по моим щекам, струились по бороде, оседая где-то на плечах и груди. Я ничего не видел вокруг — лишь ее наполненные влагой глаза. — Ты навсегда станешь для меня королевой всех королев.