Андрей Кречетов - Воля твоя (СИ)

— Успокоился? — Прямо взглянул он мне в глаза, когда я сел. — Тогда слушай меня внимательно. Несколько часов у нас есть, времени примерно до вечера, может, до завтрашнего утра. После — мы должны как можно скорее отсюда смотаться, желательно в разные стороны. Они знают, что ты здесь, они идут по следу, а след обязательно приведет их сюда, — он постучал пальцами по столешнице, — в это самое место. Погоня должна продолжаться, запомни это, продолжаться до тех пор, пока они не потеряют интерес.

— Два года, — напомнил я. — Целых два года он у них только теплился.

— Все может быть, все может случиться, — как-то рассеянно произнес в ответ Номад.

Мы помолчали. Не знаю каким шестым чувством прочувствовал произошедшее корчмарь, но перед нами на столе появился еще один кувшин подобного напитка. Мы оба, уныло взглянув, к нему даже не притронулись.

— Ты преодолел весь этот путь за столь короткий срок только для того, чтобы сказать мне это?

Он покачал головой.

— Не совсем. Это лишь одна из причин. Что ты собираешься делать?

— Не уверен, пока еще не решил.

— А я, кажется знаю.

Я поднял на него взгляд.

— Это упрек?

Номад лишь задумчиво пожевал губами.

— Хорошо, у тебя есть что предложить? Какое-нибудь решение получше?

— Есть, — буркнул он, вновь принявшись пережевывать фантомную пищу. А я же, не собираясь играть с ним в гляделки и недосказанности, схватил кувшин, махнув ему на прощание. — Да погоди ты!

Взгляд назад показал, что он все еще не мог подступиться, однако на мой невысказанный вопрос кивнул на вход. Я медленно отодвинул одну шторину, выглянув в зал — ни у нас на пороге, ни вообще в харчевне никого не было. А хозяин просто не мог подслушать.

— Ну?

— Продолжай заниматься тем, чем занимаешься.

Я покачал головой.

— Я люблю конкретику, но то, что предложил ты, слишком расплывчато, что позволяет допускать слишком многие вольности. Не слишком много «слишком»?

— Я хочу, чтобы ты не забывал про состязание, и продолжал заниматься его разгадками. Это очень и очень важно.

— Нет никакого состязания.

— Ч-что? — Вдруг опешил он.

— Ты водишь меня за нос. Хотелось бы понять, к чему? Что тобою движет, раз ты столь наплевательски стал относиться к нашей давней дружбе?

— Ты не понимаешь, о чем говоришь…

— Может быть. Но от это «состязания» разит скверной за целую лигу. Я видел то, что не видел никто другой, я могу об этом судить. Ответь мне, с кем ты состязаешься?

Неуверенно закусывая губу, он вдруг как-то сдулся, поник под моим требовательным взором. Я ведь приехал сюда в кратчайшие сроки, я ведь рисковал, как ты так можешь думать? — словно укоризненно твердила вся его сгорбленная фигура.

— Ты же видел обезлюдевшую деревню. Я вытащил тебя из твоего небытия, предложил хоть что-то!

— Ты предложил мне какую-то игру — так я это расценил, а вместо этого втянул в пляску со смертью. В погоню от преследователей, которую я похоронил два года назад.

— Тебе напомнить, чем ты занимался эти два года? — Буквально прорычал он на меня. — И чем нынешняя ситуация отличается от, допустим, полугодовой давности? А? Сейчас ты хотя бы пребываешь в собственном уме и твердой памяти, а не лежишь в канаве, пропитый вусмерть! Сколько раз из той канавы ты встал, только чтобы залиться по самые гланды бормотухой, чтобы, как обычно, вновь прийти в себя в очередной провонявшей помоями канаве?

Он вдруг вскочил, вырвав у меня из рук кувшин разбавленного вина. Этот повторил путь первого.

— Ты отлично спрятался, ничего не скажешь! Зато найти тебя так и не смогли, ха-ха!

— Ты сам это сказал.

— К черту! Псам под хвост эти твои два года! Так нельзя, это не жизнь! Сейчас ты хотя бы живешь!

— Скорее, выживаю.

— Не суть! Теперь ты думаешь, ты анализируешь, ты представляешь творящееся вокруг тебя. Ты способен принимать решения, бороться, ты способен дать отпор! Вот это — жизнь — быть и существовать, а не просто быть! Что… почему ты смеешься?

— Удивительно слышать подобные речи от человека, много лет назад зарекшегося идти на какой бы то ни было риск. И теперь он, утративший форму, прямо сейчас учит меня философии жизни.

— Лучше прожить месяц в постоянном стремлении к своей цели, чем сотню лет бездумно глядя в небеса, — тихо проговорил он.

— Я знаю. Знаю, Номад, ведь это я сам когда-то тебе сказал.

Солнце медленно опускалось за высокий шпиль здания имперской купеческой гильдии, оказываясь проткнутым насквозь. Длинная тень легла на мостовую, коснулась далеких прилавков, указывая подошедший окончанию торговли час. Редкие в это время года в Криметрике базарщики неспешно принялись собирать поклажу. Пока еще светло, но очень скоро закат, а выезжать по сумеркам чревато неприятностями, если верить одной крестьянской поговорке. Суеверия до добра не доводят, — если верить другой.

Я сидел под навесом, бросая нервные взгляды на прохаживающих без дела стражников, лениво понукающих таких же ленивых торговцев. Сонный город, проездной — никто здесь не задерживается больше пары суток. До закрытия ворот оставалось совсем ничего — как взбредет в голову отвечающим за это караульным, по своему определив достаточность упавшей на их плечи темноты. Номад обязательно сказал бы, что торопиться некуда, и раз его до сих пор нет, то он и вправду так считает.

Пора в путь, и я жду нашего с ним разговора, пожалуй, с каким-то извращенными романтизмом. Личная встреча — не запаздывающая корреспонденция, и первую я всецело предпочитаю второй. Когда-то давно, так давно, что кажется уже неправдой, Номад говорил мне, что не нужно ни таланта ни особенного воображения, чтобы писать собеседнику письма и справляться о его настроениях. Письма не требуют мгновенного ответа, говорил он мне, отчего сочинительство без особых проблем можно отложить на потом, скажем, после продуктивного променада в обществе приятной дамы. Бумага с пером никуда не денутся, а ежели чернила засохнуть, то всегда можно откупорить новые. Всегда и все упирается во время, и при переписке в особенности. И чем этого времени на ответ больше, тем большую вычитку и редакцию пройдет письмо.

Что же до разговора с глазу на глаз, то тут уже совсем иная история, зачастую противоположная, зачастую обратная. Оба, и ты и собеседник, ограничены во времени на ответы, на формирование мысли и облечение ее в надлежащую форму. Такое не по мне, качал он головой, я люблю размеренность, и готов подождать в случае необходимости.

Но куда же этот Номад так надолго запропастился?

— Хорошо, хорошо. — Мой знакомец, сдаваясь, выставил перед собою ладони. — Чего ты хочешь? Только прошу, требуй что-нибудь такое, что я смогу тебе дать.

— Во-первых, — начал я, а он страдальчески закатил глаза, — мне нужна лошадь, если ты не хочешь, чтобы я скрывался от преследования пешком.