Андрей Кречетов - Воля твоя (СИ)

— А что с твоей лошадью? Ты ведь не мог добраться сюда от самой границы своим ходом? Я еще понял, если бы ты двинулся к ближайшему городу, но Криметрик…

— Продал, — коротко бросил я, не вдаваясь в подробности.

— А-а… — Протянул он, казалось бы, безынтересно, но по глазам было видно, что он доволен таким простым запросом. — Ну ладно, лошадь так лошадь — без проблем. Что там дальше.

— Ну, а во-вторых… — Я бросил мимолетный взгляд на расстеленную на столе в харчевне карту, по которой мы решали дальнейшее направление бегства. По обоюдному согласию мы решили разделиться. — Нам с тобою все равно несколько часов ехать в одном направлении…

— Мы можем двинуться разными путями! — Поспешил встрять знакомец, понимая, к чему я клоню. — Мне все равно на северо-восток, а тебе же лучше двигаться вглубь империи, ну же, как мы планировали!

— Нам с тобой все равно несколько часов ехать в одном направлении, — упрямо повторил я, уловив мимолетный вздох огорчения собеседника, — поэтому мне хотелось бы услышать все то, что я должен был услышать ранее, но по каким-то причинам не знаю до сих пор. Так называемое пари.

Номад, понимая, что этого разговора и следующих из него объяснений все равно не избежать, обреченно кивнул. Кажется, он уже жалел, что поспешил лично явиться на встречу со мною.

— Это еще что такое? — Возмутился я, возвращаясь мыслями к реальности.

— Лошадь твоя, — немного смущенно пожал плечами Номад. — Ты же любишь смирных.

— Это конь!

— Это мерин!

Мой конь, гаденько ухмыляясь, смотрел на меня.

— Ты купил мне моего же коня, — в который раз за последние полчаса попенял я знакомцу.

— Извини, но откуда мне было знать, что этот — твой? За него и просили меньше всего.

— И все равно ты переплатил почти в полтора раза.

— Если так, то шел бы сам на рынок и выбирал! — Буркнул он, выезжая на пол крупа вперед.

Мой конь сам с ним поравнялся.

— Мне на рынке появляться не стоило, и так засветился с продажей. Странно было бы: человек сначала продает, а потом задорого выкупает скакуна назад, не находишь?

— Не так уж и страшно, — пожал плечами Номад. — Продал твоего скакуна один человек, купил второй — ничего подозрительного.

Наверное, он прав, но я уже однажды поверил его словам, что по мою прикрыта лавочка под названием охота. И, как видно из происшествия на границе, поверил напрасно.

— Если не учитывать того, что эта пара, — покупатель-продавец, — сообщники. Но хватит, действительно, ничего критического не произошло — просто я не привык настолько надолго задерживаться с одними и теми же скакунами. Ведь невольно к ним начинаешь привыкать, привязываться… Совершеннейшая бессмыслица. И не надо так многозначительно хмыкать, меняя лошадей на каждом встречном посту. Скольких ты загнал по дороге сюда? И что, не чувствуешь жалости хотя бы по одному? То-то же, а ведь это были абсолютно чуждые тебе животные. Как, все равно не убедил? Тогда последнее: представь своего Арлекина, которого ты благоразумно оставил в конюшне, испускающего последний дух. Хрипящего, мокрого от скачки, с пеной изо рта.

— Да ты… Да как ты смеешь! — Негодующе взорвался он, засопев на всю округу.

— Теперь ты понимаешь, — удовлетворенно кивнул я. — А теперь давай о деле — о том, на что ты меня подписал, а я, доверяя тебе, бездумно согласился.

— Что ты знаешь о Тварях?

— Каких еще тварях?

— Нет, не так — Тварях.

— А есть какая-то разница?

— Есть, и немалая.

Перед глазами пролетели картины той страшной ночи. Обрывочные, но оттого не менее ужасные. Как земля ходит ходуном, как неведомая сила сковала мое тело, как мертвяки лезут из-под земли…

— Ничего не знаю, — пожал я плечами.

— И что, даже не слышал?

— Нет.

— А как же всевозможные сказки, басни и баллады?

— Я думал, что подобный фольклор — намеренное сочинение заведомо известных небылиц. Разве нет?

— Сказка — ложь, да в ней намек! — Наставительно поднял указательный палец мой приятель.

— Скажем так, Твари существуют.

— Где?

— Э-эм, ну везде…

Я демонстративно огляделся. Редкие деревца по правую сторону и долина с плавным понижением по левой. Ни единой живой души вокруг не было.

— Что-то не заметно… Эй, конь, — я взглянул вниз, — может быть, ты — Тварь?

Я легонько пнул его каблуком, за что чуть не поплатился укусом в колено.

— Не-а, действительно нету.

— И все же они есть. — Упрямо стоял на своем Номад.

— Да? И как же они выглядят?

— По разному…

Я вновь взглянул вниз. Конь взглянул вверх. Судя по взгляду, лучше его пока не понукать.

— Слишком размыто. Не находишь?

— Уф, я знал, что это будет сложно… Сейчас, погоди. Дай собраться с мыслями. А потом, когда начну, по возможности не перебивай. Письменно выражать свои мысли несколько легче, чем устно, но раз уж ты требуешь прямо сейчас… — Он умоляюще глянул на меня, но я лишь упрямо покачал головой. — Ладно. Тогда жди.

Следуя его долгому и путанному рассказу, часто перебивающемуся какими-то историями и ссылками на некоторых значимых людей, имена которых мне не говорили ни о чем, и самые закрытые архивы выходило следующее. Давным-давно почивший император Костиций, чье имя всегда вспоминается в упряжке с самыми неадекватными решениями и в некотором смысле даже стало нарицательным, некогда устраивал состязание. Вернее, «Состязание». Да-да, то самое, о котором упоминал мне Номад, но которое в данный момент не имеет под собою совершенно никакой силы.

В те времена, датируемые четырехсотлетней давностью, самые отъявленные негодяи всех мастей под предводительством курирующих их чиновников пустились в таинственные поиски неких Тварей. Условиями состязания стало то, что для его выполнения необходимо было предоставить часть тела этого так называемого уродца — часть тела, точно указывающая на его принадлежность к Тварям. И полились настоящие реки крови. Каждый убивал каждого. Один невинный вырезал сердце у другого невинного, который еще не так давно жаждой награды вырезал целую семейную чету, слишком счастливую как для людей, по его мнению. Каждый пытался найти изъян у другого, а не находя, придумывал. Дети не выпускали из рук ножей, матери зубами рвали жилы на чужих шеях, отцы нападали сами, только чтобы выжить. Никто не ложился спать, как следует не озаботившись защитой, никто никому не доверял. Тьму предпочитали свету, упреждающую агрессию добрым намерениям.

Историки называют те времена годами смуты, и лишь чудо удержало все от полного краха империи и свержении династии Аустиев. И этим чудом были наспех сколоченные верхушкой империи карательные отряды, не давшие вершиться полному беззаконию и впредь. Негодяи безжалостно убивали людей, карательные отряды выслеживали негодяев, империя платила карателям звонкую монету. На какой-то миг воцарилось относительное спокойствие, что при том количестве дыр у Состязания, которое объявил император, можно было считать счастливыми временами. Крестьяне поутихли, разбойники затаились, каратели особенно не наглели. Но лишь до одного, все изменившего момента.