Игорь Конычев - Бремя Бездушных (СИ)

Обереги на стенах предостерегающе загудели.

Что-то в Эгистесе Отверженном вдруг воспротивилось тому, к чему он стремился несколько лет. Цель его путешествия была на расстоянии вытянутой руки, нужно лишь забрать посох и все…

Но некромант медлил. Он вдруг явственно ощутил, как что-то вторгается в его мысли, стремясь подчинить волю. Что-то темное, древнее и злое.

Кольцо на пальце колдуна вдруг ожило: змей на нем выпустил кончик собственного хвоста, вонзив клыки в кожу человека. Мгновения потекли мучительно медленно, голову Эгистеса пронзила боль, и он рухнул на колени. В попытке удержаться, мужчина вскинул руку, и его пальцы сомкнулись на ледяном древке.

Сознание Эгистеса помутилось, он зажмурился до боли в глазах, а когда с усилием раскрыл их, увидел, что стоит на коленях на мертвой выжженной земле.

Вокруг не было ничего, только черный пепел, скрывающий небо и горизонт. Из неоткуда, прямо перед пытавшимся подняться Эгистесом появился человек. Молодой и черноволосый, с нахальным и злым взглядом темных глаз. Зловещая улыбка и надменный вид выдавали в нем властную и жесткую натуру. Черты лица этого мужчины напомнили Эгистесу Алиру, оставшуюся где-то далеко.

Опустив глаза, некромант увидел, что у незнакомца нет кисти правой руки.

— Ты принес мне то, что я когда-то потерял, — голос напоминал скрежет могильных плит.

Эгистес молча смотрел на мужчину, которого раньше видел лишь однажды, на обгорелом холсте в одном давно брошенном поместье. Он сразу узнал Фирота Лишенного Скорби, невольно отметив, что Алира очень похожа на отца.

Колдун чувствовал, как его рука с зажатым в ней посохом сама тянется к Фироту, а тот, сохраняя на лице довольную ухмылку, вытаскивает из поясных ножен короткий изогнутый меч.

— Ты думал, что я так просто умру и не оставлю себе лазейки в мир живых? — Продолжил древний некромант, поднимая левую руку для удара. — Не ты пришел ко мне, тебя привело кольцо, впитавшее в себя часть моей души. Ты слепой щенок, присвоивший себе мою плоть и так следящий за ней, что не заметил истины! Ты добровольно принял часть меня, и теперь я заберу себе все!

Эгистес, заворожено смотрел на тусклое лезвие меча, которое вот-вот должно было опуститься на его руку. Он не мог ничего сделать, его волю полностью сковал тот, кого давно считали мертвым. И он же скоро заберет его жизнь себе. Жизнь…

Не сводя глаз с острия меча, Эгистес увидел в нем свое отражение, и яркая вспышка памяти осветила давно забытое прошлое, которое он, как ни силился, не мог вспомнить раньше.

Некромант увидел самого себя, лежащего на окровавленном снегу. Рядом в неестественных позах были разбросаны люди и лошади. Все они были мертвы, как и он сам.

Несколько стрел торчали из груди молодого Эгистеса, облаченного в одежды жреца Лигеи Благодетельницы. Кажется, тогда он перевозил подношения, чтобы отдать их другим жрецам, что строили новый храм в честь богини в крупной деревне, неподалеку от Гривиса.

Отец Эгистеса, служивший, как и сын, жрецом, задерживался в храме и он сам решил привезти золото, собранное пожертвованиями. Эгистес искренне желал, чтобы деньги, собранные прихожанами, как можно скорее пошли на благое дело.

Но судьба решила иначе. Бандиты, прознавшие о том, что по тракту будут везти крупную сумму денег, устроили засаду. Но вместо отца в нее попал сын.

Все произошло очень быстро. Нападавших было много, и они задавили защитников жреца числом, а сам он пал, пронзенный стрелами.

Эгистес удивлено взирал на свое мертвое тело со стороны. Раньше он не помнил этого. В обрывочных воспоминаниях некроманта все было иначе: они, действительно попали в засаду и его ранили, но отец с отрядом стражи успели вовремя и все обошлось.

Отец Эгистеса, и правда, приехал, но опоздал.

Разбойники почти покончили с последними защитниками, когда конный отряд стражи налетел на них и смел, подобно урагану.

Эгистес видел, как отец, не в силах сдержать слез, склонился над ним. Видел, как что-то изменилось в глазах седого мужчины, и он решительным жестом отогнал своих охранников прочь. Он вырвал стрелы из груди мертвого сына и сам отвез тело в город. В тот самый храм, в котором Эгистес очнулся от ранения.

Но от смертельной раны нельзя очнуться.

Только сейчас некроманту открылась правда — его мать, ради любви к единственному сыну решилась на страшный грех. Она презрела заповеди богини, вдохнув жизнь в тело мертвеца.

Жрецы Лигеи верили, что все в этом мире смертно и всему отмерен свой срок. Никто не должен был вмешиваться в планы богов, несмотря на то, что магия исцеления могла совершить практически невозможное от продления жизни, до ее возвращения, но лишь в том случае, если тело еще не остыло, и душа не покинула его окончательно.

Мать Эгистеса, верховная жрица Благодетельницы насильно вернула в его тело душу, вдохнув в него жизнь и воскресив из мертвых. Но пожертвовав при этом собой.

Верховная жреца Лигеи сама нарушила запрет, не желая понимать, что тот, кто однажды умер — никогда не станет прежним. Горе матери, потерявшей сына, ослепило ее, придало решимости, и женщина провела ритуал обмена душ, запрещенный еще во времена, когда поклонялись Велесу Скорбящему.

Древние знания, которыми обладала верховная жрица, помогли ей осуществить задуманное и она вернула душу сына с того света, отдав вместо нее свою.

Но смерть оставила в душе воскрешенного Эгистеса свой отпечаток, наделив его способностями, неподвластными большинству живых. Лишь тот, кто однажды уже видел смерть, мог познать все ее тайны, овладев древней и темной магией — некромантией.

Когда в Эгистесе пробудился этот дар, его отец переживавший смерть жены, счел это проклятьем, карой богини за то, что Эмилия осмелилась, ослушаться ее завета.

Старший жрец, Ромир Ларк сказал всем, что его сын выжил, пусть и был тяжело ранен, скрыв тем самым правду. Умолчал он и о причине смерти супруги, сказав, что та давно уже болела.

Но все тайное, рано или поздно становится явным: дар Эгистеса горел все явственнее и темнее и его больше не получалось держать в тайне.

Однако Ромир Ларк так и не смог поднять руку на того, кто был его сыном, и из-за кого погибла его жена. Боясь того, что о воскрешении Эгистеса и о поступке Эмилии станет известно остальным жрецам или гиритцам, Ромир Ларк изгнал сына из дома и отрекся от него, для того, чтобы уберечь.

Воскрешенного ждала казнь, а некроманта лишь допросы и проверки, на которых внимание уделялось его дару, а не тому, как он получил его. Ромир Ларк никогда прежде не преступал запретов Благодетельницы и истово молился ей, чтобы она позволила его сыну жить и чтобы смерть жены не была напрасной.