Андрей Голышков - Клинки Керитона

«Кри пока показывать не буду… а вот что это за штуковины, думаю, она может знать?» — решил он и, протянув Нире ладонь с находками, сказал совсем не то, что хотел поначалу:

— Смотри, что я тут нашёл.

Она взглянула на пирамидку и кругляш без видимого интереса:

— Что это?

Тэйд подбросил пластинку. Получилось у него немного неуклюже, но Инирия ловко, по-мужски — сверху вниз — поймала её.

— Никогда таких не видела, — немного погодя сообщила она. — Этот символ на греоте означает «свет».

После того как она произнесла это слово, кругляш вспыхнул ярким золотистым пламенем. Инирия от неожиданности даже выронила его. Несколько раз перевернувшись в полёте, вспыхивая, когда символ оказывался сверху, кругляш, звякнув, упал на камни.

— Ух ты! — Тэйд тут же поднял её и протянул Инирии. — Попробуй ещё разок, — попросил он.

Она взяла пластинку и положила на камень так, чтоб символ был сверху.

— Сам попробуй, — ухмыльнулась она, — или боишься?

— Свет, — сказал Тэйд, и кругляш вспыхнул, заливая всё в округе мягким золотистым светом.

Инирия сунула веточку в белый огонь, но та загораться не спешила. Девушка осторожно провела ладонью совсем близко к пламени, а потом, поняв, что «свет» означает только свет, и ничего больше, сунула ладонь в центр огня, оказавшегося холодным. — Что это, я не знаю. Похоже, это свет и ничего больше, — засмеялась она, — попробуй, не бойся.

Тэйд коснулся белёсого язычка пальцами — ощущение было такое, будто он сунул руку не в огонь, а в восходящий поток воздуха, который легонько щекотал ему пальцы.

— На другой стороне тоже знак.

Инирия перевернула кругляш — пламя погасло.

После яркого света им показалось, что они в темноте, потом глаза привыкли, и она разглядела символ. Она долго рассматривала его, видно, что-то пыталась вспомнить. В задумчивости повертела пластинку в пальцах.

— Это не «тьма», хотя, как мне кажется, это было бы самым логичным.

— Не вижу ничего логичного.

— Ну, это ты не видишь, а я вижу… Этот символ мне не знаком. Придётся тебе поискать ответ в другом месте, Свет! Лови! — она бросила вспыхнувшую пластинку Тэйду, та полетела, красиво переворачиваясь и вспыхивая, упала в подставленную ладонь и, несмотря на то, что упала руной «света» кверху, погасла.

— Светит она, похоже, лишь в руках того, кто её зажёг.

— Видимо, да. Не потеряй — нужная в таких местах вещица. Я тут тоже кое-чего нашла.

— Что?

— Да, побрякушки разные — серебро в основном, но есть и галиор, чуть-чуть, и дииоро с камешками попадаются. Немного. — Она грациозно изогнулась, вводя Тэйда в искушение, и не без усилий подтянула к себе пузатую суму. С небрежностью, достойной Кетарской королевы, толкнула её ногой от себя. — Смотри, если интересно.

Тэйд кинул ей пирамидку, а уже после, похлопав суму по тугому брюху, открыл её.

— Тэннар Великий! Ничего себе — кое-чего! — он с восхищением взирал на горку серебряных тифт и золотых рэлов вперемешку с перстнями, цепочками, кри и самоа. Тут же на пару тысяч Имперских!

— А… Мусор, половину надо выбросить — нести тяжко. А вот что это, не пойму никак? — Инирия подкинула пирамидку, что дал ей Тэйд. — Тяжёлая какая. Интересненько, и для чего ж такой камень мудрёный?

— Не знаю, я его с рап-сахом у одного скелета позаимствовал, а он, гад, ничего мне объяснять не захотел, — Тэйд с восхищением глядел на перстень в виде паука с рубинчиками на месте глаз. — Красота.

— Эвона как, объяснять, говоришь, не стал.

— Думаю, гадальный камешек-то.

— Или магический, — задумчиво проговорила Инирия, обводя грани астрагала пальцем. — Чую, что-то в нём есть… эдакое.

— Вряд ли. Может, он для одной из разновидностей тавла?

— Нет, не похож он на камень от тавла. Ты в кости играешь?

— Бывает. Но тавл люблю больше. А ещё Девять танцующих феа люблю и клагб.

— Девять феа — это что, ряды?

Тэйд кивнул.

— Забудь про ряды и про тавл — для них доски нужны, ты бы ещё зут-торон вспомнил. Кости — вот наше всё! Сыграем? — глаза Инирии азартно вспыхнули. — Лови.

Пирамидка описала дугу и приземлилась в подставленную ладонь Тэйда, он вновь ощутил её реальную тяжесть: «Она весит раза в четыре больше, чем должна».

— Чем ты предлагаешь играть? Пары-то к ней нет, — поинтересовался он.

— У меня кубики есть, обычные.

— Ну, давай, сыграем. А на что?

— Ты ставь пирамидку или кругляш, а я вот перстень, — Инирия потянула суму к себе и, немного покопавшись, извлекла из бокового кармашка продолговатую самшитовую шкатулку с изящными галиоровыми защёлками, — или вот эту шкатулку.

Она протянула её Тэйду, а сама, порывшись в тряпье, достала кожаный стаканчик и два камня слоновой кости.

— Что в шкатулке?

— Понятия не имею. Может, там гребень самой Надиады или флейта Овалии, — заявила она, явно рассчитывая повысить градус ставки.

— А, Хорбутов глаз, играем, — воскликнул Тэйд. Он блаженно развалился, привалившись спиной к укрытому тряпьём камню, и с любопытством наблюдал происходившие с Инирией метаморфозы. Всё то впечатление, что сложилось у него, никак не вязалось с её новым образом — из скромной девушки она превратилась в страстного игрока с лихорадочно-блуждающим, возбуждённым взглядом.

— А ты азартная.

Рука Инирии резко дернулась, и по одному этому жесту Тэйд догадался, что попал в точку. Она резко подалась вперёд и, наклонившись, прошептала жарко, дыхнув ему в ухо:

— Совсем немного, мой милый, — и расхохоталась.

Тэйд зарделся.

— Ладно, ставлю кругляш против шкатулки, — пробормотал он смущённо.

— Давай, что ли, на глаза метнём!

— Да щас, простачка нашла? — взял себя в руки Тэйд. — Всяк знает, у Хорбута один глаз, а на двух камнях единицу не выбросишь. Обмануть хотела?

— Не было такого, — категорично заявила Инирия, — я честная девушка, — она поджала под себя ноги и, сдув со лба непослушную прядку, залихватски затрясла замызганным стаканчиком, выписывая широкие круги и замысловатые фигуры. — Потрясу стаканчиком, денежки в карманчике, наши заиграют, ваши зарыдают!

— Ишь ты, с приговорками мечешь.

— Пробный, — сообщила Инирия, вытряхивая кости, лишь мельком, словно ей и не интересны выпавшие очки, провожая кувыркавшиеся кубики взглядом.

И пошла игра: сколько раз пирамидка-астрагал, световой кругляш, перстень-паук и самшитовый пенал меняли хозяев, никто уже и не помнит. В какой-то момент в ход пошли и монеты из сумы Инирии, а Тэйд единожды оставшись без всего, заложил рап-сах и засопожник, который держал в тайне, но о кри он, к его чести сказать, так и не обмолвился.

Он сам не знал, почему, но ему до ужаса не хотелось показывать Нире зажим, и дело было вовсе не в ней. Отчего-то оно стало ему враз дорого, словно он владел им всю жизнь. Тэйду даже казалось, что, будь Саима на месте Инирии, он и ему не показал бы драгоценную вещицу.