Ольга Карелина - Смертники доброй воли

— Я об этой охоте почти всё знаю, — отозвался хорон. — Отец как раз сбагрил меня своим гвардейцам и всё своё свободное время тратил на поиски координат Рэкса Страхова и его приближённых.

— Что же он его выпустил, когда наконец нашёл? — усмехнулся Эдмон. — Не понравился труд своих рук?

— О, если бы своих… — загадочно улыбнулся Бельфегор. — Это, кстати, к вашим вопросам о том, почему я верен отцу, хотя не разделяю его взглядов и ведёт он себя не очень красиво. Могу рассказать всё, если интересно.

— Очень интересно! — подбодрил его Адамас. — То есть это ещё в 50-м началось?

— В декабре 49-го, в ночь после смерти моей мамы и того памятного совета, на котором было решено объявить ГШР войну, — уточнил Бельфегор и начал рассказывать.

После того как кончился совет, Бельфегора забрала к себе домой Сэра: по большей части не потому, что так велел Аспитис, а из сочувствия к вдруг оказавшемуся никому не нужным восьмилетнему мальчику. До этого они общались не часто, однако всё ещё пребывавшему в шоке после случившегося Бельфегору было всё равно, куда идти, и он не стал возражать.

В тот вечер в квартире Сэры собрались, за исключением Бельфегора и кошки Веснушки, трое: сама Сэра, Энгельберт и Бертель, Цезарь же уехал последний раз нормально переговорить с дядей, Леммом. Засиделись за полночь, обсуждая перемены и степень катастрофичности решения Аспитиса, а заодно и методы мягкого ему противодействия, — Бельфегор тоже присутствовал, пока у него не начали слипаться глаза. Наслушавшись их, тогда он впервые осознал, насколько его отцу повезло с приближёнными: так и не согласившись с ним, они продолжали его поддерживать, уберегая от фатальных ошибок, а ведь могли воспользоваться его расхристанным состоянием и посадить на его пост кого поудобнее…

Увидев, что Бельфегор почти что спит, Сэра увела его в единственную комнату в своей однушке (переезжать к Энгельберту она отказывалась принципиально, ссылаясь на кошку, которая якобы не выдержит переезда без потерь, а замуж не выходила явно из чисто женской мести за три года пренебрежения) и вместе с ним легла спать. Энгельберт и Бертель остались разговаривать на кухне, и именно они оба пошли открывать входную дверь, когда в неё раздался долгий, всех разбудивший истеричный звонок.

Из кровати Бельфегор увидел, что это его отец, и даже ущипнул себя, чтобы убедиться, что действительно проснулся. Одним движением руки с зажатой в ней пустой бутылкой из-под вина Аспитис отодвинул в сторону заступившего ему дорогу Бертеля и, шагнув в прихожую, сразу двинулся к комнате.

— Выйди, — велел он Сэре. — Мне надо поговорить с сыном.

— Вы что, пили? — заморгала та. — А так бывает?!

— Я сказал: выйди! Считаю до трёх!

Надо отдать Сэре должное: примерно до двух она ещё сомневалась. Однако на слове «три» — голос Аспитиса становился всё опаснее — вскочила и вылетела из комнаты, оставляя Мессию с сыном наедине.

Бельфегор тоже встал: в кровати он не чувствовал себя в безопасности. Отец, глаза которого смотрели непривычно мутно, наступал на него шатающейся походкой, и в такт его шагам хорон отходил пятясь к стене, пока не коснулся её спиной и не замер, неотрывно глядя на отца.

— Отвечай честно, Бельфегор, — навис над ним Аспитис, поставив одну руку на стену, а во второй всё так же держа пустую бутылку. Где-то на заднем фоне, на пороге комнаты, угадывался Бертель, которого дальше не пускала, похоже, насмерть перепуганная Сэра. — От чего умерла твоя мама, Бельфегор?

— Эдвард её толкнул… — едва слышно отозвался Бельфегор, не знающий, как спрятаться от тяжёлого взгляда ставшего ему сейчас совершенно чужим отца.

— Врёшь! — рявкнул Аспитис. — Её убил Страхов, ведь так?

— Нет, — Бельфегор не мог пойти против правды, хотя и боялся чуть ли не до обморока. — Так получилось… Если бы Эдвард её не толкнул…

— Да что ж такое! — Аспитис грохнул бутылку об стену, и один из осколков рассёк Бельфегору щёку. — Что ты несёшь?! Ты же был там! Зачем ты мне врёшь?!

— Я не вру! — Бельфегор наконец не выдержал и заплакал. — Не говори так! Это всё Эдвард! А почему он так сделал, я не знаю, папа!

— Я тебе больше не папа, — процедил сквозь зубы Мессия. — Вы против меня, ты на стороне Страхова, ты…

— Хватит, Аспитис! — оказавшийся сзади Бертель с неожиданной силой свёл обе его руки за спину, вынуждая хорона выгнуться, и оттащил от всхлипывающего и дрожащего сына. — Приглушил каким-то химическим составом свою устойчивость к алкоголю — думаешь, теперь всё можно? Тоже мне лидер организации! Решил из себя Эдриана построить: нападаешь на тех, кто не может защититься?

— Предатель, — с ненавистью выдохнул Аспитис и безумными глазами обвёл всех собравшихся. — Вы все предатели! Ни одного человека, не знавшего Квазара! Вы никогда не будете на моей стороне по-настоящему!

— Ты попутал, — почти спокойно возразил Бертель, начиная толкать его к двери. — Энгельберт не знал Квазара, впрочем, что тебе сейчас доказывать… Пошли-пошли, давно я не вправлял тебе нормально мозги…

Стоило за ними захлопнуться двери, как бледная Сэра бросилась успокаивать Бельфегора, которого всё ещё трясло так, что зубы с клацаньем бились друг о друга. Никогда раньше он не видел отца таким — и ясно понял, что с этого дня жизнь его изменилась безвозвратно.

— Ну а поскольку Мессия никогда не отступает от собственного слова, так дальше и покатилось, — вздохнул Бельфегор в гробовой тишине комнаты. — Меня сбросили на Сэру, Энгельберта и, за компанию, Бертеля. Даже проспавшись, отец повторил, что, пока я не признаю, что в смерти мамы виноват только Рэкс Страхов, мы с ним даже не дальние родственники. А я просто не мог. Я вообще никогда никому не врал, ни до ни после, и начинать не стоило. Почему-то этот факт про Рэкса казался мне принципиально важным, как будто от него зависела моя жизнь или что побольше, и я был намерен стоять до конца. Однако отца я тоже любил и был готов на всё, чтобы он перестал от меня отказываться. Я пообещал себе, что, кроме этого признания, буду стоять за любые его идеи и во всём его поддерживать, я уже в детстве на всём зацикливался…

— И только из-за этого ты продолжаешь терпеть его выходки? — поразился Эдмон.

— О, нет, не только, — хмыкнул Бельфегор. — Я как раз хотел перейти в рассказе к той части, ради которой его начал. Захват вашего общего родственника. Я стечением обстоятельств оказался именно в то время в Управлении, в приёмной отца, судьба, наверное. Мне было пятнадцать, и по факту мне абсолютно нечего было там делать, но Энгельберту, который забрал меня с лицея, нужно было решить какое-то срочное дело, и он закинул меня по пути в ближайший же кабинет, где я никому не мог помешать. В приёмной был только Марк — настолько занятой, что даже не заметил моего появления. Я подслушал, о чём он разговаривает по телефону, весь взвинченный, вспотевший, с бегающими глазками: он спрашивал, какого чёрта происходит, требовал, чтобы кого-то «их» задержали, чтобы какого-то «его» убили, только не позволили попасть сюда. Я тогда ничего не понял, прошмыгнул мимо него к двери кабинета отца — очень уж хотелось его увидеть впервые за почти семь лет, — и оказалось, что сканер двери настроен и на мою сетчатку, так что я тут же зашёл в кабинет.